И почти тут же на втором экране под сообщением Дэна возникло другое – от Энни: «Дэн говорит, ты зажигаешь. Умница!»

А потом ее оповестили, что она упомянута на «Кваке». Мэй кликнула, прочла. Написала Энни: «Нубка Мэй зажигает!» Энни разослала это всем сотрудникам кампуса – 10 041 человеку.

Квак форварднули 322 раза, комментариев – 187. Ветка на втором экране разрасталась. Прочесть все Мэй не успевала, но полистала – приятно, когда тебя одобряют. К вечеру ее рейтинг равнялся 98. От Джареда, Дэна и Энни прилетели поздравления. Несколько раз об этом квакнули – хвалили Мэй за, как выразилась Энни, «высочайший рейтинг среди нубов из ЧК, и подавитесь».

К пятнице Мэй обслужила 436 клиентов и зазубрила шаблоны наизусть. Она больше не удивлялась, хотя от разнообразия клиентов и компаний кружилась голова. «Сферой» пользовались повсеместно; интуитивно Мэй это понимала не первый год, но взаправду глубоко прочувствовала лишь теперь, читая письма от этих людей, из компаний, которым «Сфера» помогала размещать рекламу, отслеживать цитируемость, понимать, кто, что и когда купил. У Мэй завелись деловые контакты в Клинтоне, штат Луизиана, и Патни, штат Вермонт; в турецком Мармарисе, в Мельбурне, Глазго и Киото. Все неизменно были вежливы в письмах – наследие «АУтенТы» – и щедры в оценках.

Ближе к полудню в пятницу ее средний недельный рейтинг был 97, и со всех сторон сыпались похвалы. Работа была непростая, поток не ослабевал, но Мэй поймала удобный ритм – помогали некая доля разнообразия и регулярные оценки.

Как раз когда она собралась открыть очередной запрос, пришло CMC. Энни: «Дура, пошли есть».

Они сидели на холмике, а между ними стояли два салата; солнце то и дело выглядывало из-за медлительных облаков. Мэй и Энни наблюдали, как трое молодых людей, бледных и одетых как инженеры, изображают игру в футбол.

– Ну что, ты уже звезда. А я прямо гордая мать.

Мэй покачала головой:

– Да какая звезда? Мне еще учиться и учиться.

– Само собой. Но уже ведь 97? Рехнуться можно. У меня в первую неделю выше 95 не бывало. Ты для этой работы прямо создана.

Их тарелки помрачнели: на них легли две тени.

– Можно с нубкой познакомиться?

Мэй задрала голову, ладонью прикрыв глаза.

– А то, – сказала Энни.

Тени уселись. Энни указала на них вилкой:

– Это Сабина и Джозеф.

Мэй пожала им руки. Корпулентная блондинка Сабина щурилась. Джозеф был худ, бледен и с комически плохими зубами.

– И она уже разглядывает мои зубы! – взвыл он, тыча пальцем в Мэй. – Американцы! Да вы ненормальные! Я вам что – лошадь на аукционе?

– Но у тебя правда плохие зубы, – заметила Энни. – А у нас тут такая прекрасная стоматология.

Джозеф развернул буррито.

– Я считаю, мои зубы даруют жизненно потребное отдохновение от всеобщего противоестественного совершенства.

Энни разглядывала его, склонив голову набок.

– Я считаю, тебе надо их полечить. Если не ради себя, то ради корпоративного настроя. У людей от тебя кошмары.

Набив рот карне асада, Джозеф демонстративно надулся. Энни похлопала его по руке.

Сабина повернулась к Мэй:

– Так ты в Чувствах Клиента?

Теперь Мэй заметила у нее на плече татуировку – символ бесконечности.

– Ага. Первая неделя.

– Я так поняла, у тебя уже неплохо получается. Я тоже там начинала. Как и почти все.

– Сабина – биохимик, – вставила Энни.

– Ты биохимик? – удивилась Мэй.

– Да.

Мэй и не знала, что в «Сфере» работают биохимики.

– Можно спросить, над чем работаешь?

– Спросить? – улыбнулась Сабина. – Спросить-то, конечно, можно. Но я не обязана отвечать.

Все повздыхали, Сабина тоже, потом перестала.