– Ну же, Кейт, что ты будешь делать в Европе?

Услышав дразнящие нотки в его голосе, она не смогла сдержать улыбку. Ей всегда хотелось старшего брата, который вот так бы с ней разговаривал.

– Не знаю. Может быть, в газете работать. Или в журнале. Стать репортером, скажем, в Париже или в Риме.

Рассказывая это, она вся светилась. Он взъерошил ей волосы.

– Слушай, детка, а чем тебе не угодил модельный бизнес? Можно хорошо устроиться и жить как королева. Зачем тебе все эти репортажи о пожарах и убийствах? А если уж работать в газете, так можно и здесь.

– У папы случится нервный срыв. – Она хихикнула.

– Как я его понимаю. – Он привлек ее к себе еще ближе, словно стараясь защитить от неведомого зла.

– Ну ты и зануда, Том Харпер. Я – классно пишу, и репортер из меня выйдет что надо.

– Ты классно пишешь? Кто тебе такое сказал?

– Я! И еще я когда-нибудь напишу книгу.

Черт, проболталась! Она замолчала и отвела взгляд.

– Ты всерьез это задумала, Кейт? – Его голос был нежен, как утренний туман, и она кивнула. – Значит, напишешь.

Он был с ней мягок, он не хотел рушить девичьи мечты.

– Я тоже когда-то хотел написать книгу, но оставил эту затею.

– А почему? – спросила она взволнованно, и Тому с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Ему нравилась эмоциональность Кейт.

– Потому что из меня паршивый писатель. Может, ты за меня напишешь?

Они немного посидели в тишине, глядя на море, наслаждаясь легким ночным бризом. Он накинул ей на плечи парку, и они тесно прижались друг к другу – совсем одни на пустынном пляже. Прошла целая вечность, прежде чем Том нарушил тишину:

– А твои родители? Кем они хотят тебя видеть?

– После учебы?

Он кивнул.

– Хотят, чтобы я занималась чем-нибудь, по их мнению, интересным. В музее бы работала, в школе бы преподавала, в университете. А лучше всего – чтобы удачно вышла замуж. Тоска берет от всего этого! А ты чем займешься, когда в газетах перестанут писать о том, какой ты крутой футболист?

Она лежала на песке – совсем ребенок с виду, но взгляд ее глаз был по-женски заигрывающим, и это не укрылось от внимания Тома.

– Я уже сказал. Выйду в отставку, и будем вместе работать над книгой.

Она ничего не ответила. Они сидели в тишине и смотрели, как восходит солнце, а потом поехали назад, в Сан-Франциско.

– Может, позавтракаем вместе, прежде чем разойтись?

Они были в Пало-Альто, и английская спортивная машинка, которую Том взял в прокате для поездок по городу, уже подъезжала к улице Кейт.

– Мне, наверное, домой пора.

Если мама узнает, что Кейт где-то веселилась всю ночь, серьезный разговор обеспечен, но, может быть, подружки прикроют. Она же их прикрывала. Две из четырех уже потеряли невинность, а третья изо всех сил старалась с ней разделаться. Кейт было на все это наплевать – во всяком случае, до встречи с Томом.

– А как насчет завтра?

Кейт приуныла:

– Не могу. Завтра я пообещала родителям поужинать с ними, и мы уже взяли билеты на симфонию. Давай как-нибудь потом?

Черт. Черт. Черт. Потом он улетит, и они больше никогда не увидятся.

Ее лицо стало таким грустным, что Тому внезапно захотелось ее поцеловать. Не как ребенка – как женщину. Захотелось прижать ее к груди и услышать, как бьется ее сердце. Захотелось… но он силой воли отогнал нехорошие мысли. Она была слишком юной.

– Потом вряд ли получится, принцесса. Завтра у нас игра. Нужно пораньше лечь спать, до десяти. Но не переживай. Может, мы немножко пообщаемся перед отлетом. Хочешь проводить меня на самолет?

– Конечно!

Ну вот, уже не такое печальное личико.