– И что? Взял Димка то золото?

– Взял. Что у них после этого со Светкой было, я не знаю. Сдается, крупный скандал вышел. Светка-то воровства на дух не переносит. Она и брата согласилась к себе в квартиру пустить только потому, что его словам о перевоспитании и новой жизни поверила. А тут такое. Оказывается, под предлогом комиссионного магазина Димуля скупку краденого товара у себя устроил. Ему воры и грабители со всего города свой товар везли.

– И куда Дима потом эти вещи девал?

– Продавал!

– Без документов? Без чеков? Без накладных?

– Уж как он потом этот товар реализовывал, это отдельная история. Может, он для отвода глаз и еще чем-то легальным торговал. Но я поняла, что основной товар для своей лавочки Дима брал от всякого криминального элемента. И Игнатий был из их числа.

После откровений Веры долго царила тишина.

– А ты уверена, что не ошиблась?

– В чем?

– Ну что там к этому Диме именно наш Игнатий приходил?

– Говорю же вам, он самый и был! Рожа у него характерная. Я его запомнила. Тем более что он и тогда тоже с бородой вначале был.

– Как это?

– Накладная у него была борода. Пришел к Диме с бородой, ушел гладковыбритый. Пришел в синей куртке, ушел в черной.

– А-а-а! Маскировался!

– Вот так племянничек у нашего отца Анатолия! – воскликнула Наташа. – Интересно, батюшка знает про художества родственника?

– Вряд ли, – покачала головой Вера. – Хоть отец Анатолий и близко к святому стоит, но и у него своя осторожность имеется. Разве это можно, чтобы вора и грабителя у себя в общине привечать?

– А может, Игнатий с тех пор переменился? Раскаялся?

– Все может быть. Только лично мне в это не очень верится.

Да и всем подругам не верилось. То, как вел себя Игнатий, поведение раскаявшегося грешника ничем не напоминало.

Сам Игнатий появился в деревне уже ближе к обеду, когда вся самая тяжелая работа была переделана. Не замечая взглядов, которые исподтишка кидали на него подруги, он гоголем прошелся по деревне, пересчитал дрова в поленницах и заявил, что сделано мало.

– Ты где пропадал? – напустилась на него мать. – Люди работают, а ты!

Но Игнатий и не думал смущаться. Не такой это был человек, чтобы женский крик мог его смутить. Наоборот, вид у него был самодовольный и немножко наглый, словно у кота, нажравшегося от пуза хозяйских сливок, отлично сознающего свою провинность, но и не думающего каяться. Игра стоила свеч, вот что было написано на физиономии Игнатия.

– Утихните, маменька, – грубовато сказал он. – По делам ездил. Дяденька посылал.

Дяденькой этот тип величал отца Анатолия, хотя самого отца Анатолия всякий раз от такого обращения передергивало. И вообще, у подруг сложилось ощущение, что отец Анатолий и сам то ли недолюбливает, то ли и вовсе побаивается этих своих родственников. Иной раз он так на них поглядывал, особенно на Игнатия, что всякому становилось ясно: батюшка с удовольствием прогнал бы «родственничков» взашей. Но смотреть смотрел, а делать ничего не делал. И всем было так же ясно, что самостоятельно отец Анатолий избавиться от них не может.

Она заметила, что и деревенские старушки тоже Игнатия побаиваются.

– Снова этот шалапут явился! – шептали они друг дружке. – Неужто кому-то из нас помирать время пришло? Ох, жалко-то как! Считай, вот оно счастье, только руку протянуть, а не доживем мы, Матрена, похоже.

– Бог даст, доживем.

– Ну, поди, одна и впрямь доживет.

Прибиравшаяся в избе Катя воспользовалась отсутствием матушки Галины и без ее строгого призора присела к старушкам за стол.

– О чем это вы говорите, бабушки?