«Сегодня вечером у кого-то будет секс».

Я одарил Джексона торжествующей улыбкой, на что он отсалютовал мне двумя пальцами. Рассмеявшись, я начал пробираться сквозь толпу.

Мы с Джексоном и еще двумя парнями арендовали дом в викторианском стиле в районе Аппер-Хейт. Юридическая школа Гастингса Калифорнийского университета не имела студенческого братства, так что трехэтажный дом стал отличным решением. Наши вечеринки снискали скандально известную славу, и я был рад, что и эта не стала исключением. Гости раскачивались под песню «Sex and Candy», звучавшую из современной акустической системы Джексона. Мне все улыбались, хлопали по спине и наклонялись, чтобы прокричать пьяным голосом, что эта вечеринка Злодеев – «лучшая вечеринка на свете». А я улыбался в ответ и согласно кивал.

Каждая наша тусовка становилась «лучшей вечеринкой на свете».

Я открыл дверь с чарующей улыбкой и готовностью извиниться перед соседями, если кто-то вдруг пришел жаловаться на шум. Но улыбка моментально сползла с моего лица, словно маска, и я вздрогнул.

Молодая женщина с темными волосами, собранными в растрепанный хвост, две пряди из которого свободно обрамляли ее узкое лицо, смотрела на меня затуманенными и налитыми кровью глазами. На ней были выцветшие джинсы, грязная футболка, а сама она сгибалась под тяжестью огромной сумки на плече. От нее несло перегаром – типичным запахом для человека, который напился вусмерть прошлой ночью.

Видение, представшее передо мной, никак не соотносилось со смутным воспоминанием об этой же девушке: необузданной и хохочущей девчонке в баре; закидывающей в себя стопку за стопкой, словно воду, а потом целующей меня в такси. Я будто снова почувствовал вкус водки и клюквы на губах, с которых слетело ее имя:

– Молли… Эббот?

– Привет, Сойер, – поприветствовала меня девушка и поправила ребенка у себя на руках. Ребенка.

Мой желудок сжался. Расплывчатые воспоминания стали яркими и живыми, беспощадно ясными.

Чуть больше года назад. Летняя поездка в Вегас. Поцелуй в такси, который привел к опьяняюще страстной ночи в кровати Молли в ее крошечной квартирке и ее слабым заверениям, что она принимает таблетки. А потом я оказался внутри нее, не позаботившись хоть о какой-нибудь защите.

Слова сами собой вылетели из моего рта:

– Дерьмо.

Молли издала нервный смешок и перевесила большую, переполненную нейлоновую сумку на другое плечо.

– Ну вот мы и пришли, – сообщила она и привстала на носочки, чтобы заглянуть мне через плечо. – Вечеринка? Выглядит эпично. Извини, что вот так заявилась, но…

Я вышел за порог и закрыл за собой дверь. Музыка и смех оборвались на полуслове, стали приглушенными. Мой взгляд метнулся к малышу, завернутому в потрепанное одеяло с желтыми плюшевыми мишками и пятнами грязи на нем. Сердце колотилось о грудную клетку, словно в огромный барабан.

– Что… что ты здесь делаешь?

– Я была в городе, – сглотнув, ответила Молли, стараясь не смотреть мне в глаза. – Хотела познакомить тебя.

– Познакомить меня…

Молли снова сглотнула и посмотрела на меня так, будто ей это стоило всех усилий.

– Могу я войти? Мы можем… поговорить? Всего одну минуту. Я не хочу портить тебе вечеринку.

– Поговорить…

Шок превратил меня в тупицу. Я был выпускником, произносившим прощальную речь перед всем классом в Калифорнийском университете; сейчас – студент-отличник юридической школы Гастингса, и вот я вынужден повторять как попугай последнее, что услышал. Мой взгляд вновь метнулся к ребенку, чье лицо было скрыто под одеяльцем.

«Познакомить меня. Черт возьми».