О! Кстати! А ведь эта «особенность» исчезла – никакой я уже не убогий. И пункт насчет ноги ушел. Хм…

И вот еще интересный момент: пункт, касающийся руки. Раньше, я точно помню, мой перелом давал мне «особенность»: «Калека», а теперь этого нет. Есть просто «ранен». И еще момент: в особенности «Одноглазый» имелась метка «увечье». Она же была и рядом с «калекой». А вот теперь, рядом с «ранен» ее нет.

Так…получается, «Увечье» – это обозначение некоей травмы, которая остается на длительный срок, если не навсегда. Ну, вот как с глазом, к примеру. Новый ведь не вырастет, и старый вряд ли восстановится. Вот «увечье» и стоит.

И с рукой, похоже, так было. Перелом сросся? Сросся. Но сросся неправильно, рука толком не работала, и поэтому мне влепили к травме этот статус.

А вчера я руку сломал, и по идее теперь уже рука срастается правильно. Во всяком случае, пока система ее к «постоянным увечьям» не относит. А значит, моя вчерашняя авантюра прошла не зря.

Я чуть было не запрыгал от радости. Точнее попытался, а вот мой персонаж эти эмоции совершенно не разделял. Ему было плохо настолько, что наверняка укачивало просто при ходьбе. Какие уж тут прыжки?

– Эй! Хватти! – рык Бродди острой иглой вонзился в мозг бедолаги Вотана. – А чего это от нашего трелла смердит так, будто он вчера бражки обпился?

– Не знаю, дядя, – с честным лицом Хватти пожал плечами и тут же ретировался от греха подальше.

Бродди проводил его подозрительным взглядом, а затем подошел ко мне.

– Фу! От тебя смердит так, будто всю ночь просидел в выгребной яме йотунов!

Я просто стоял, глядя на него, и молчал.

– Ты где нашел бражку? – прорычал Бродди.

Я просто пожал плечами. Даже если бы хотел ответить – не смог бы. Вотан напрочь не желал открывать рот.

– А что это у тебя с рукой? Чего это ты тут наделал? – удивился Бродди, разглядывая импровизированную шину.

– Рука болит, – выдавил, наконец, я.

– Жалкое зрелище, – буркнул Бродди, – был бы ты воином, то…

– Отец! Мы готовы!

Мы оба повернулись, словно по команде. На повозке, запряженной крупными животными, отдаленно напоминающими волов (ну, тех, которых чумаки запрягали и таскали соль мажами, и, кстати, повозка очень на эти самые мажи похожа – тоже с огромными колесами, тоже крытая), уже сидит все семейство Бродди – жены, дочери, и даже сынишка.

А нет, не все семейство – старая карга остается дома. Видимо, это путешествие ей уже не светит. А жаль, я был бы не против, если бы окочурилась по дороге, где-нибудь подальше отсюда.

– Иду! – рыкнул Бродди и отошел от меня.

А куда же это семейство собралось?

Естественно, спрашивать это у Бродди бесполезно: все равно не ответит.

Ну, ничего, у Хватти узнаю. Потом. Он ведь, похоже, с ними не едет, остается дома?

Повозка заскрипела и неспешно двинулась в путь.

Пассажиры что-то кричали старухе, стоящей на пороге дома, но я их слов не расслышал, и слышать не хотел. Лишь кривился при очередном вопле, так как он мне больно бил по ушам.

Я медленно плелся не пойми куда, по большому счету просто убивая время. И, когда повозка уехала достаточно далеко, даже успела скрыться за высоким холмом, я облегченно уселся под стенку дома, в спасительную прохладу.

Вот это повезло – Бродди отвалил, можно сегодня немного пофилонить.

Выходной прямо!

Угу, раскатил губу. А не тут-то было!

– Чего расселся, лентяй? – проскрипел старушечий голос. – А ну-ка, давай, натаскай мне к очагу поленьев. Да быстрее давай! Уже вся продрогла.

Вот ведь, старая грымза! Про нее-то я совершенно забыл! Нужно было дождаться, пока и она уползет в свою нору, и только после этого плюхаться на землю.