– На мины напоролись. Доложу сам. Поведешь нас.

– Есть. Токо передохну чуть.

– Хорошо, дыши, солдат… Так, пять минут на отдых и выступаем. Махоньков, пойдешь первым, за разведкой. – Волохов кивнул в сторону солдата. – Раненых – в голову колонны, я замыкающий.

Скоро двинулись. Шли быстро, слышался только хруст веток под сапогами да тихие матерки, когда веткой по лицу или оступится кто. Уже светало, когда услышали: впереди началась сильная стрельба.

– На немца напоролись! – прошелестело, и люди остановились.

Волохов рванулся вперед, догнал ведущих, тихо сказал:

– Взвод, к бою! За мной!

Его услышали, он спиной это чуял, шевельнулись люди, пошли. Там, впереди, не стихало, но среди общего грохота Волохов различал наших и немцев, он слышал, как редеет винтовочная стрельба, как замолчали наши пулеметы.

– Быстрее, братцы, быстрее! – торопил Волохов.

А куда быстрее? Выскочили из леса, солнце взошло, било прямо в глаза, а по полю немецкие цепи с бронемашинами навстречу. В полный рост, поливают с пояса из автоматов впереди себя, аж трава стелется. И пулеметы. Волохов видел, что там, за ними, у дорожной насыпи лежали наши, убитые, еще дальше, по дороге, немцы вели колонну пленных.

– Назад! – заорал он, останавливая своих. – К бою, ложись, из леса не высовываться!

Прошло несколько минут.

– Мужики! Не торопись, прицельно по первой цепи! – Волохов приложился к прикладу, прицелился, до немцев было метров триста. Их пули уже решетили по стволам подлеска. – Залпом, огонь!

Сухо хлестанули винтовки. С десяток автоматчиков вывалились из цепи.

– Перезаряжай, цельсь, огонь!

Еще залп – и немецкая цепь, как будто наткнувшись внезапно на преграду, остановилась и залегла. Пулеметы с бронемашин ударили по лесу, но били они вслепую.

– Все, мужики, быстро отходим, не стрелять, отходим в лес! Не отставать, все за мной!

Минут через двадцать стрельба утихла, было понятно, что их никто не преследует.

– Привал! – Волохов остановился.

Все собрались вокруг него. Устало расселись. Молчали.

– Не успели… – обронил кто-то с досадой.

– Ага. На тот свет… – вторил ему сосед.

– Да, братцы, ежели бы не задержались, ужо лежали бы на том поле…

– Вляпались, как кур во щи…

– Ужо да кабы… отставить разговоры. Нукось, сколько нас?

– Двадцать один.

– Хорошо. Значит, так, пока не выйдем к своим, воевать будем ночью. Вы трое – в боевое охранение, смена через четыре часа, остальные – спать. Всем надо выспаться, хорошо выспаться и отдохнуть, окопное сидение для нас кончилось. Теперь ходить будем. Много ходить. Бить немца будем по-партизански, как в Гражданскую, он по ночам воевать не умеет. Лесами да болотами он не ходит, а мы пройдем где хошь. Так что отдыхайте, солдаты, отдыхайте. Махоньков, назначаю тебя своим заместителем, распредели людей и тоже спать.

– Есть, товарищ командир! – ответил Махоньков, румянец от волнения вспыхнул на его щеках.

Этот не подведет, почему-то подумалось Ивану. Бессонная ночь валила всех с ног. Вскоре солдаты спали, впервые за несколько суток спали спокойно. Над ними не свистели пули, им не сыпался песок на лица с брустверов траншей, сотрясаемых взрывами «дежурных» мин. Они спали не скорчившись в сыром траншейном ходу, а на мягкой, теплой, напитанной запахами жизни лесной земле.

Если что-то и мешало их сну, так это комары. Они, тонко звеня в воздухе, кружили и кружили над беззащитными сонными людьми. Садились на обветренные грязные лица, долго выбирали место, куда всадить жало, вздувались от крови и, тяжело взлетая, медленно уплывали. Их сменяли сотни других, голодных и беспощадных.