. (Кстати, этот живописный и устрашающий образ из русских сказок, думается, в своём малопонятном названии увековечил корень норвежского (древненорвежского) глагола «jage» («яге») с его значениями «охотиться», «преследовать», «нестись». Помимо этого примера лингвист увидит множество скандинавских корней в сказочной русской и украинской лексике, что служит доказательством давних – эпохи Киевской Руси – связей варягов и славян.) В открытой всем ветрам Норвегии молодой путнице, конечно же, сократят дорогу сочувствующие ей Восточный, Западный, Южный и Северный ветры. А Марьюшку в пути подбадривают кот, собака и несёт на себе серый волк – когда она, одолевая чистые поля, тёмные леса, высокие горы, трое башмаков железных износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных порвала. Читатели наверняка уже вспомнили, что Марьюшке в тридевятом царстве на третью ночь удалось добудиться своего опоённого зельем Финиста – ясна сокола, по имени которого названа русская сказка. То же удалось и норвежской сестре Марьюшки из сказки «К востоку от солнца, к западу от луны».

В норвежской сказке «Про Пéпеленя и его добрых помощников» русские сразу же узнают свою сказку «Летучий корабль», а украинцы – «Летун-корабль». Фольклористы возводят этот сюжет к древним индийским и санскритско-тибетским сборникам. Иными словами, сюжет и для норвежцев, и для русских, и для украинцев заимствованный. Тем интереснее их сравнивать.

В норвежской волшебной сказке «Королевна с хрустальной горы» и параллельной русской сказке «Сивка-бурка» главных героев – Пепеленя (такое имя, соединив русские слова «пепел» и «лень», я дала норвежскому Аскеладду – буквально Пепельному парню) и его двойника Иванушку-дурачка – теснит «культовый герой» доавтомобильной эпохи – конь. «Портреты» коней в этих сказках выписаны самыми яркими фольклорными красками. В норвежской – он ещё не явился пред наши читательские очи – Пепелень слышит приближение богатыря-коня: «Вдруг загремело-загрохотало – прямо страх! ‹…› Вот опять загремело-загрохотало. Земля дрожит, сеновал ходуном ходит. ‹…› В третий раз загремело-загрохотало, сеновал затрещал, едва удержалась крыша». А вот и конь, увиденный восхищённым Пепеленем: «Рослый, откормленный, холить – не выхолить лучшего». «Портрет» Сивки-бурки чем-то напоминает огнедышащих змеев, драконов, в родословной которых числятся реальные обитатели земли, динозавры, а может быть, за этим «портретом» стоят прозрения футурологического свойства, относящиеся уже к эпохе парового двигателя: «…одна шерстинка золотая, другая – серебряная; бежит – земля дрожит, из ушей дым столбом валит, из ноздрей пламя пышет»[3].

В ряд отобранных для настоящего сборника норвежских сказок, в том числе имеющих русские и украинские параллели, я постаралась включить почти все известные фольклористам типы сказок: анималистическую («Петух, кукушка и тетерев» и др.); кумулятивную («Блин комом», «Петух и курица в орешнике» и др.); волшебную («Про Пепеленя и его добрых помощников» и др.); социально-бытовую («Как муж за жену хозяйничал»); сказку-побасёнку, или анекдот («Доврская кошка», «Ларчик, который не прост» и др.).

Удовольствие находить узнаваемые сюжеты для читателей норвежских сказок будет соседствовать с восторгом «чистого познания», не замутнённого дежавю. В сборник включено несколько не имеющих, по-видимому, русских и украинских параллелей сюжетов. Среди них особенно выделяются своей архаикой сказки «Косматка» и «Седьмой – в доме хозяин». «Косматка» – реликт матриархата, в ней присутствует идея непорочного зачатия, излагаемая в дохристианском ключе. Забавно-жутковатая сказка «Седьмой – в доме хозяин» – это патриархальный взгляд в глубь веков, поиск начала рода и начала времён. Информационная ёмкость двух последних сказок сближает их с мифом как способом познания мира и его законов посредством символа.