Кстати, французский генерал Боске, который лично повел зуавов в ту безумную атаку, в отличие от Омер-паши, мне чем-то симпатичен, поэтому его, раненого, подобрали на поле боя и засунули в ванну с магической водой. Мало ли в каком случае мне может пригодиться харизматичный и обожаемый в войсках французский генерал.

Немного подумав, я решил все-таки глянуть на Омер-пашу, прежде чем Артемида настрогает его тонкими ломтиками на бефстроганов. Подвалы Башни Терпения – не самое приятное место в нашем Тридевятом царстве. Там вместе с подручными обитает глава нашей контрразведки и уголовной полиции ужасный криминальдиректор герр Курт Шмидт. Там расположены камеры для подследственных и особо неуважаемых военнопленных, а также специально оборудованные комнаты для допросов первой, второй и третьей степени. Одну из таких комнат, в просторечии именуемую пыточным застенком, и арендовала для своих мстительных забав наша дорогая Артемида. Характер у нее в последнее время улучшился, а понятия о добре и зле деформировались в правильную сторону. Однако этих изменений совершенно недостаточно для того, чтобы смерть Омер-паши могла считаться легкой.

И ведь точно. Когда я зашел в «снятую» Артемидой пыточную камеру, необходимая мизансцена и действующие лица были в наличии, но к процессу замучивания насмерть еще не приступали. В небольшом очаге пылал жаркий огонь, на котором докрасна калились палаческие инструменты, необходимые для прижигания и вырывания. Сам Омер-паша – голый, как приготовленная для свежевания свинья, уже висел на дыбе, установленной у противоположной от очага стены. На его покрасневшем, перекошенном от ужаса лице был написан стандартный для таких ситуаций вопрос: «А меня-то за шо?». Помимо Омера-паши, в пыточной находились еще несколько персонажей, известных и не очень. Вон – полуголая мускулистая рабочая лилитка, склонившаяся над свежей порцией дров для очага, вон – Артемида, обряженная в обтягивающий костюмчик черной кожи в стиле садо-мазо, рядом с ней – мисс Зул в аналогичном наряде, только красного цвета, а вон – наша Кобра, которая, присев на краешек стола, меланхолически подравнивает ногти кинжалом просто устрашающих размеров. Вот как раз Кобру я здесь увидеть и не ожидал. Обычно она чужда таких забав, и если кого-то убивает, то делает это прямо на поле боя – как говорится, не отходя от кассы, быстро и гуманно. Чистое мучительство – не в ее стиле.

– Приветствую вас, дамы, – сказал я, закрывая за собой дверь, – вот, пришел посмотреть на вашего пациента, пока он еще в дееспособном состоянии, и удивился, застав здесь Кобру. Неужели наша гроза драконов и заносчивых царских дочерей пристрастилась к инфернальным садистским забавам?

– Ничуть, мой обожаемый командир, – с ироничной усмешкой ответила Кобра, – я здесь по очень важному делу, порученному мне вашей, то есть нашей, Птицей, которая в миру зовется Анной Сергеевной Струмилиной. Так, кажется, выражаются в этом времени? Вот, видите, в уголке сидит скромная девица? Это последняя наложница этого бабуина – так сказать, жертва физического и морального насилия с его стороны. После освобождения выяснилось, что она, как улитка, замкнулась в своей раковине и никак не желает из нее выходить. Птица своими методами пробовала ее растормошить и тоже отступилась. Говорит, что ее душа в испуге заперлась изнутри и никому не открывает. Вот мы с девочками и решили выбить клин клином и показать несчастной, что ее обидчик жестоко наказан.

Я посмотрел туда, куда показала Кобра – и в темном углу, за столом, где обычно сидит писец, записывающий речи пытуемого, увидел умеренно пухлую девушку, скорее даже девочку, лет, наверное, пятнадцати или четырнадцати от роду. Явно не крестьянка и не горожанка: ручки белые, чистые, не знавшие тяжелого домашнего труда, не облегченного кухонными комбайнами и стиральными машинами. Чистая девочка из дворянской или купеческой семьи, где родители, наверное, на ребенка даже голоса не повышали, вдруг попадает в такую жизненную ситуацию, когда ее мир оказался грубо растоптан, а сама она очутилась во власти жестокого похотливого зверя, который видел в ней не человека, а лишь сосуд для излияния своей спермы. Ну что же – как аукнется, так и откликнется. Если с начала у меня еще были сомнения, не прекратить ли это мероприятие самым простым и надежным способом, попросту пристрелив Омер-пашу прямо тут в камере, то теперь я жалею, что мучения таких мерзавцев нельзя сделать вечными…