– Я вам тоже паспорт покажу, – сказала Алеся. – И свой рабочий пропуск в больницу.
– Конечно.
Все-таки с москвичами легко. Может, они и холодные, и чересчур прагматичные, но зато никогда не почувствуешь себя неловко. Да – да, нет – нет, всё прямо говорят, и никаких обид и недоразумений.
Дождь наконец начался, под навес сразу набежали люди, и к подошедшей электричке все бросились толпой, чтобы поменьше промокнуть. На краю платформы Игорь Павлович крепко взял Алесю под руку, чтобы ее не столкнули в почти метровый зазор между платформой и вагоном. Внутрь вагона пройти было уже невозможно, и всю дорогу до Москвы они стояли в тамбуре, глядя в исхлестанное дождем окно и разговаривая о всяких неважных, но интересных вещах.
С Ярославского вокзала Игорь Павлович предложил сразу ехать к нему, чтобы и капельницу маме поставить сразу, и Алеся согласилась.
Глава 2
Переулок в пяти минутах от метро «Курская» назывался Подсосенский. Алесе нравились такие названия. Вернее сказать, они ее завораживали, и не столько старинностью, сколько необъяснимостью. В Пинске названия старых улиц понятные, в Минске тоже, а в Москве многие называются по каким-то странным приметам.
Алеся подумала, что этот переулок был Подсосенским всегда, но оказалось, вовсе нет.
– В двадцатые годы переименовали, – сказал Игорь Павлович. – Раньше Введенским назывался, по церкви Введения под Сосенками, вон она стоит. А после революции только сосенки от названия оставили. В свете борьбы с религией.
Дом за чугунной решетчатой оградой тоже не выглядел особенно старым. Очень уж прямолинейный, строгий, без украшений; под сосенками таких домов не строили точно. Но все-таки и чересчур добротный для того, чтобы считать его современным. Потолки в подъезде высоченные, и лестница широкая.
– Дом во время нэпа строили. Это и по стилю понятно – классический конструктивизм, – объяснил Игорь Павлович, когда Алеся сказала про лестницу. – Для советской респектабельной интеллигенции. Сталин своему личному врачу в первом подъезде квартиру подарил. А вот здесь раньше скамеечка стояла между вторым и третьим этажами. В этой нише. Я ее помню еще. Чтобы можно было отдохнуть, если подниматься устал. В детстве очень удивлялся: как это два этажа пройти и устать?
Теперь уже не удивляется, конечно. Но все-таки он поджарый, быстрый и на третий этаж поднялся легко.
В квартире было тихо и как-то сонно. Алеся умела различать жилье, в котором нет молодых людей, это было как раз такое.
– Ты, Игореша? – раздался голос из дальней комнаты.
– Да, мама, – крикнул Игорь Павлович. – Лежи, не вставай. Ванная вон там, – сказал он Алесе. – Мойте руки и приходите в мамину комнату.
В ванной Алеся поняла, что квартира эта очень хорошо отремонтирована, то есть ремонт в ней совсем не заметен: ощущения старческой замызганности нет, но и новодела не чувствуется тоже. Что можно было сохранить, то сохранили, а что пришлось заменить – ванну, краны, – то заменили в схожем стиле.
Моя руки, Алеся посмотрела в зеркало. Собственный взгляд показался ей растерянным, чуть ли не испуганным. Хотя что особенного происходит? Не раз ведь делала платные уколы на дому, как и любая медсестра.
Она поколебалась, какое полотенце взять, и взяла свежее из тех, что стопкой лежали на полке в углу.
– Вот, мама, – сказал Игорь Павлович, когда она вошла в комнату и поздоровалась. – Это Алеся, сегодня она тебе капельницу поставит.
– Спасибо, Алеся. – Старушка улыбнулась. – А то я уже и сама переполошилась, что день пропущу, и сына переполошила. Как курица. Меня Ирина Михайловна зовут.