– Это что такое?! – слышу я удивлённый мужской голос, но глаз не раскрываю.

Если мужчина, то наверняка полезет, я же больше ни на что не гожусь. Поэтому я не хочу его видеть. Слышу какой-то торопливый лепет мучительницы, а затем меня поворачивают. Сейчас будет очень-очень больно. Я тихо всхлипываю, после чего меня почему-то возвращают в прежнее положение.

– Я вас спрашиваю, это что за комната пыток?! – в голосе неизвестного мужчины лязгает сталь. – Вы что здесь устроили?

Это меня удивляет, но и пугает ещё больше. Я не понимаю, что происходит, но вокруг становится как-то слишком много народа, меня очень аккуратно перекладывают на носилки, матерно охарактеризовав то, как я выгляжу, ну и то, что я голая лежу. Я боюсь открыть глаза, потому что знаю: Васькиному папашке надоело ждать, и меня сейчас увезут убивать. Наверное, в лес – выкопают яму и зароют живьём в землю. Я так хорошо это представляю, что начинаю дрожать, но меня всё равно куда-то несут, не замечая этого.

– О, боже, что с ребёнком?! – восклицает женский голос. – Сашка, она же вся дрожит!

И в следующее мгновение… происходит нечто, что меня напрочь выбивает из колеи – меня обнимают! Обнимают, как нормальную! Как… человека!

– Испугалась, скорей всего, – отвечает тот же мужской голос. – Ты на неё посмотри, ребёнок как из концлагеря. Не кормили, не ухаживали, ещё и магнезию, судя по всему, кололи, поэтому что там с сердцем…

– Поехали! – властно командует женщина, и прямо надо мной оживает сирена.

Похоже, я в машине скорой помощи. Но почему? Почему меня решили спасти? Или это только спектакль, а меня сейчас прямо убьют? Мне становится так страшно, как никогда, но меня обнимают тёплые руки, отчего я не выдерживаю, начиная горько плакать. Я дрожу и плачу, а меня за это никто не бьёт. Наверное, напоследок можно…

– Вы ме-меня… за-за-копаете? – едва выдавливаю из себя.

– Тише, маленькая, тише, – произносит неизвестная мне, но какая-то очень добрая женщина. – Всё плохое закончилось, никто тебя не закопает.

– О чём она? – интересуется кто-то.

– Думает, мы её хоронить везём, – вздыхает эта женщина.

И тут я понимаю: это сон! Это просто не может быть явью, потому что я… Это же я, а у меня не может быть ничего хорошего в жизни. Я понимаю, что скоро проснусь, и опять будет хоспис и боль, очень много боли, до самого конца. А конец такими темпами будет очень скоро, потому что я никому не нужна.

Меня везут куда-то, а я наслаждаюсь каждым мгновением этого необыкновенного сна. У меня только и осталось радостей в жизни – такие вот необыкновенные сны о том, что меня спасают. Я понимаю, конечно, что спасать меня некому, да и не за что, но надежда оживает. Здесь я могу безнаказанно поплакать, почувствовать себя человеком, отдохнуть от своего мира… Вот бы остаться здесь навсегда!

Автомобиль останавливается, а носилки со мной куда-то быстро катят. В ушах что-то звенит, сильно-сильно звенит, а до слуха доносятся только отдельные слова: истощение, пытки, концлагерь… Я не понимаю, при чём тут я, потому что меня же просто приговорили, значит, это не обо мне. Затем меня начинают щупать… или лапать… Мои глаза закрыты, я боюсь, что, если открою их – сон сразу же закончится, сменившись ежедневным кошмаром.

– Почему глаза закрыты? – интересуется кто-то.

– Боится ребёнок, – отвечает женский голос. – Очень сильно боится, поэтому не давите на неё. Слишком быстрый для неё переход.

– Переломы рёбер, абсцесс, повреждение… – торопливо диктует чей-то голос. Мою руку что-то колет, и всё исчезает.