– А что у тебя за работа? – спросил Гансон, задерживаясь на секунду, перед тем как пройти в ванную.

– У машины, – ответила Керри.

Чувствовалось, что это занимало его лишь постольку, поскольку имело какое-то отношение к его семейному благополучию. Гансон был слегка раздражен: надо же было так случиться, что Керри недовольна, хотя ей и повезло.

Минни возилась на кухне уже с меньшим воодушевлением, чем за минуту до прихода Керри. Шипение мяса на сковородке не доставляло ей удовольствия после жалобы Керри.

А между тем единственное, что могло бы порадовать Керри после такого дня, – это возвращение в приветливый дом, сочувствие семьи, уютно накрытый стол и чтобы кто-нибудь догадался сказать: «Ну, ничего! Потерпи немного. Ты еще найдешь что-нибудь получше!»

Но все ее надежды разлетелись в прах. Керри стало ясно, что ее сетования кажутся обоим супругам неосновательными. Она должна работать и молчать.

Керри знала, что ей придется платить четыре доллара в неделю за свое содержание, и видела, что жизнь с этими людьми не сулит ей ничего, кроме тоски.

Минни не годилась ей в подруги: она была намного старше. На все у нее были свои, сложившиеся сообразно с обстоятельствами ее жизни, воззрения. Гансон же, если у него и мелькали жизнерадостные мысли или бывали приятные ощущения, тщательно скрывал их. Казалось, вся происходившая в нем психическая деятельность не нуждалась в физическом выражении. Он был безмолвен, как заброшенный дом.

В Керри между тем текла горячая кровь юности, и она была не лишена воображения. У нее все было еще впереди: и ухаживания, и любовь с ее тайнами. Ей нравилось думать о том, что она хотела бы сделать, о платьях, которые она хотела бы носить, о тех местах, где хотелось бы побывать. Вот вокруг чего вертелись все ее помыслы; и то, что здесь никто ее не понимал и не сочувствовал ей, она воспринимала как препятствие каждому своему шагу.

Перебирая в уме события дня, Керри совсем забыла, что может прийти Друэ. И теперь, убедившись, как неотзывчивы ее родственники, она даже хотела, чтобы он не пришел. Она не знала, в сущности, что стала бы делать и как стала бы говорить с ним, если он вдруг появится.

После ужина Керри переоделась. Стоило ей чуть принарядиться, и она опять стала премиленьким юным существом с большими глазами и грустным ртом. На лице Керри отражались ее чувства – смесь надежды, разочарования и уныния. Когда посуда была убрана со стола, Керри походила по комнате, поболтала немного с Минни, затем решила сойти вниз и постоять в дверях подъезда. Если Друэ придет, она встретит его там. Когда она надевала шляпу, в глазах ее мелькнул проблеск радости.

– Видно, Керри не особенно довольна своей работой, – обратилась Минни к мужу, когда тот с газетой в руках зашел в столовую, чтобы посидеть там несколько минут.

– Все равно, пока что надо хоть этого держаться, – сказал Гансон. – Она сошла вниз?

– Да.

– Ты бы сказала – пусть продержится. Может, не одна неделя пройдет, пока удастся найти что-то другое.

Минни ответила, что так и сделает, и Гансон снова уткнулся в свою газету.

– И будь я на твоем месте, – добавил он через некоторое время, – я не позволил бы ей стоять в подъезде. Это не очень-то прилично.

– Хорошо, я ей скажу, – обещала Минни.

Жизнь улицы не переставала интересовать Керри. Ей никогда не надоедало думать о том, куда направляются все эти люди в экипажах и как они развлекаются. Ее воображение затрагивал лишь очень узкий круг интересов: деньги, внешность, наряды и удовольствия. Изредка она мельком вспоминала Колумбия-сити, а иногда ее охватывало раздражение при мысли обо всем пережитом за день, но, в общем, маленький уголок мира вокруг нее приковывал все ее внимание.