Фарагней говорил легко, хотя понимал, не все поверят и многим не суждено вернуться из боев, но каким бы ни был исход войны, модули искусственного интеллекта сохранят частичку их сознания, души, мыслей…

Потом ему стало тяжело. Тяжело и больно, потому что полуправда на самом деле не спасала их жизни, а лишь оттягивала момент смерти.

Говард понял это, увлекшись перечислением тех множественных угроз, что таит в себе пространство высокотехнологичного боя.

Это ад… – стучалось в сознании. – Зачем я пришел сюда? Чтобы убедить их, что через ад можно пройти? Какой же я дурак…

Однако сказанного уже не вернешь. Скомкав последние фразы, он отошел в сторону, жестом позволив капитану продолжать, но тот лишь махнул рукой: по машинам, считая, что главный конструктор высказался лучше и понятнее, чем смог бы он сам.

Адмирал Купанов не слышал его речи. Он с нетерпением ждал начала боевых испытаний, желая лично оценить действия пилотов, которых ему рекомендовали, как лучших, – пусть не имеющих реального боевого опыта, но лучших по результатам тестирования. Соперничать с ними могли лишь единицы из прошедших суровую школу боев, действительных пилотов серв-машин.

Купанову нужны были не просто асы, а лучшие из лучших. Об одном умалчивал адмирал – о степени риска предстоящего задания, для которого он собирался отобрать сегодня два десятка вчерашних мальчишек.

Ребята, поднимавшиеся в тот момент по приставным лесенкам, к шлюзам серв-машин, совершенно не думали о войне и смерти.

Вчерашние жители опустевших мегаполисов Земли, в меру бесшабашные, в меру рисковые, не знавшие еще настоящих трудностей, они смотрели на жизнь иначе, чем адмирал или главный конструктор.

Детство и юность для них закончились давно, когда не стало родителей, когда начали пустеть города, и мир показался серым, мрачным, лишенным всякого смысла.

Никто из них не получал похоронок. Считалось, что родители живы, они где-то там, в чернильной бездне космоса, поглотившей почти все население Солнечной системы.

Степень доверия… пространство техногенного боя… – да по фигу им были все сторонние, не очень-то понятные рассуждения, когда прямое нейросенсорное соединение с виртуальной реальностью, имитирующей те самые планеты, за которые возможно сейчас дрались их родители, являлось единственным видом соревновательного драйва, доступного развлечения, убивающего скуку и время.

Что они распинаются в самом-то деле? Если путь к лучшей жизни лежит через рубку серв-машины, кто бы спорил – пожалуйста.

Мысли Саймона были в чем-то созвучны мыслям остальных.

Он пока что не видел существенных отличий костюма виртуальной реальности от боевого скафандра, по крайней мере, ощущения те же, вот только процесс «загрузки» у них тут на полигонах слишком долгий, достало уже ждать.

Он сел в кресло пилот-ложемента, привычно проверил, надежно ли застегнулись замки страховочных ремней (биться лицом о стену кабины виртуальной реальности при имитации резких смен направления движения ему определенно не нравилось) и включил передатчики импланта.

Доброе утро пилот. Все системы функционируют в заданных параметрах. Зона эффективного сканирования чиста.

Голос, возникший в рассудке, явно принадлежал женщине, воображение Саймона даже успело смутно и соблазнительно очертить контуры ее фигуры, прежде чем разум отреагировал машинальной мысленной фразой:

Ты кто? Та самая «Беатрис»?

Да, я система искусственного интеллекта «Беатрис-4». Если ты выскажешь предпочтение, могу изменить тональность голоса. Кстати, имя ты волен придумать сам.