– А записи-то и нет, – растерянно проговорил он, когда тетрадь была перелистана от начала до конца. – Совсем ни одного упоминания о пятьсот пятой.

– Смотрите лучше, – раздраженно посоветовал Крячко. Подольский вздохнул, но к тетради не притронулся.

– Говорю же, нет записей, – повторил он.

– Может, есть еще одна тетрадь? – предположил Крячко. – Или блокнот отдельный? Долго он у вас жил?

– Да не помню я! Я вообще этого жильца не помню!

– Хотите сказать, не знаете, кто вам бабки отстегивал? – разозлился Стас. – Или вы пускали его на постой из альтруистических побуждений?

– Погоди, Стас, не дави, – притормозил напарника Лев. – Виктор Николаевич, давайте сейчас сядем, не спеша подумаем и все вспомним.

Подольский послушно уселся на кровать. Гуров расположился напротив на стуле. Крячко привычно занял место на подоконнике, благо в здании общежития они оказались довольно широкими. Несколько минут все трое молчали. Гуров и Крячко – чтобы не сбивать коменданта с мысли, а сам комендант – чтобы хоть как-то привести эти самые мысли в порядок. Пауза затягивалась, а Подольский все сидел, уставившись в одну точку.

– Уважаемый, вам не кажется, что спать при гостях – дурной тон? – Крячко никогда не отличался особым терпением, потому и заговорил первым. – Быть может, вы уже начнете делиться с нами своими соображениями? Кого вы пустили в комнату пятьсот пять?

– Голова не соображает, – облизнул губы Подольский, и Стас понял, что тому до смерти хочется выпить. Он взял со стола недопитую бутылку, плеснул щедрую порцию в стакан и молча протянул коменданту. Тот благодарно принял посудину. – Спасибо. Это то, что мне сейчас нужно.

Залив в себя содержимое стакана, Подольский поморщился, стянул из блюдца, стоявшего здесь же, на столе, тонкий ломтик яблока и, сунув его в рот, виновато проговорил:

– Я дико извиняюсь, но пить без закуски не приучен.

– Всегда пожалуйста, – буркнул Стас. – Надеюсь, это поможет вам ускорить мыслительный процесс.

– Сильно в этом сомневаюсь, – заявил Подольский. – Почему-то эта комната и все, что связано с постояльцем, покрыто какой-то дымкой.

– Подольский, да вы романтик, – съязвил Крячко, но коменданта его тон больше не задевал. На старые дрожжи портвейн подействовал мгновенно.

– Боюсь, я вам в этом вопросе не помощник, – объявил он, бросив делать вид, что пытается что-то вспомнить.

– Хорошо, давайте сменим тактику, – предложил более терпеливый Гуров. – Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если ответа не знаете, просто пропускайте вопрос. Потом ответ сам всплывет.

Подольский согласился, и Гуров начал спрашивать. Кто жил в комнате: мужчина или женщина? В какое время года появился постоялец? Сколько раз успел заплатить? Каким образом расплачивался – наличными или банковской картой? Говорил ли, чем занимается, кем работает? Примерный возраст, рост и вес? Бывали ли у него гости? Дружил ли с кем-то из жильцов общежития?

Вопросы шли один за другим, и поначалу Подольскому метод Гурова даже нравился. Но по мере того как вопросы сменяли один другой, а ответов на них у коменданта так и не было, он начал впадать в отчаяние. Еще бы ему не волноваться! В случае провала полковники наверняка сдадут его миграционщикам, а те церемониться не любят. В прошлый раз замять дело ему обошлось в приличную копеечку. Пришлось даже заложить кое-что из вещей, доставшихся в наследство от брата-коммерсанта. Выкупить их обратно Подольский уже не смог, а потому сильно из-за этого расстраивался. Больше всего ему было жалко часов. Старинные напольные часы, в резной прямоугольной тумбе, они так приятно вписывались в любой интерьер! Шикарные часы! В свое время брат привез их из Чехии. Помимо финансовой ценности этот предмет был дорог Подольскому как память о брате. Потом он много дней корил себя за то, что сдал в ломбард именно часы, заранее не подумав о том, на какие шиши будет их выкупать.