, прося его присмотреться ко мне и сказать, смогу ли я по моему характеру работать в театре. Записку я не поняла, ее иносказательность была туманна.

Так все время Сергей следил за мной и заботился о моем будущем. Его смущала моя боязнь чужих, замкнутость и дикость. И хотя ко мне в студии, начиная со Станиславского, все крупные актеры, которые там бывали, относились очень хорошо и говорили, что любят меня уже за то, что я сестра Сергея Васильевича, я в войну 1914 года после перенесенного тифа не вернулась в студию, а стала работать сестрой в госпитале солдат, ожидавших протезы.

Тяжелое серое осеннее небо. В комнатах мебель сдвинута как попало, чемоданы повсюду. Все, кажется, спешат куда-то, двигаются с озабоченными лицами и мешают один другому. Сережа смотрит на девочек, смирно ожидающих отъезда, уже одетых. На душе грустно, но почему? Ведь так часто Сережа уезжал в гастрольные поездки, но тогда он уезжал один, а сейчас поднята все семья. Последние слова, поцелуи, и все спускаются по лестнице. Уезжают далеко и надолго. И не чуяли мы, что не увидим больше Сережи. Последние слова:

– До свиданья, пишите, будьте здоровы, скорее назад, ждем…

И Сережа уехал навсегда.

Когда вернулся МХАТ из поездки в Америку, я встретила К.С. Станиславского. Он охотно рассказывал мне о триумфах, сопровождавших выступления Сергея Васильевича, о его жизни в Америке, о том, что он радостно встретился с ним, и в заключение сказал:

– Провожал нас Сергей Васильевич на пароход. И когда пароход начал отдаляться от пристани, я взглянул на его как-то ссутулившуюся высокую фигуру. Последний привет! Он стоит молча, с поднятой рукой, и я вижу, как глаза его застилаются слезами. А видеть слезы на глазах большого человека – страшно.

Вся жизнь моей семьи сплетена с жизнью Сергея. Я благодарна ему за его любовь, ласку и заботу о моей дорогой матери. Он любил и уважал ее; называл любимой тетушкой. Мы мечтали о его возвращении, но мечты не сбылись, остались только воспоминания, безграничная любовь и благодарность к этому большому и светлому человеку, давшему всем нам много радости и наслаждения своим изумительным многогранным талантом.

Москва

Ноябрь 1954 года

Мальчик способный, хотя и большой шалун

М.Л. ПРЕСМАН

УГОЛОК МУЗЫКАЛЬНОЙ МОСКВЫ ВОСЬМИДЕСЯТЫХ ГОДОВ (ПАМЯТИ ПРОФЕССОРА МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ Н.С. ЗВЕРЕВА)[44]

При случайной встрече с группой старых товарищей мы вспоминали о покойном профессоре Московской консерватории Николае Сергеевиче Звереве… Какую колоссальную роль сыграл он в жизни музыкального искусства вообще и нашей Московской консерватории в частности.

…За сравнительно короткий промежуток времени с 1880–1881 по 1890–1891 годы через его руки прошли такие исключительно талантливые люди, как А.И. Зилоти, А.Н. Скрябин, С.В. Рахманинов, Л.А. Максимов, Ф. Ф. Кенеман, А.Н. Корещенко, К.Н. Игумнов, Е.А. Бекман-Щербина, Е.В. Кашперова, С.В. Самуэльсон, О.Н. Кардашёва и многие другие [45]

От Зверева ученики обычно переходили (Зверев вел только младшие классы игры на фортепиано) к А.И. Зилоти, В.И. Сафонову, С.И. Танееву, П.А. Пабсту [46]. Несомненно, у каждого из этих профессоров была своя система, свой метод, тем не менее, учеников Зверева они охотно принимали – ведь каждому из них приятно было получить учеников, которых не нужно исправлять, переделывать, с которыми можно легко идти вперед. К Звереву попадали в большинстве случаев самые одаренные учащиеся.

Профессора, ведущие старшие классы, были сами заинтересованы, чтобы талантливые дети попадали к Звереву в стадии начального обучения, чтобы потом взять их к себе в класс, но уже с заложенным прочным музыкальным и техническим фундаментом.