Центром и идеологом новых сумасбродств, как правило, становился сам Курёхин. Общаясь с незнакомыми людьми, он любил представляться как «рок-органист», а мастерство оратора предпочитал оттачивать на бродящих поблизости студентах-иностранцах. Когда они интересовались неизвестными страницами русской истории, Курёхин, давясь от смеха, рассказывал им о том, что Распутин – это внебрачный сын Толстого, и для достоверности называл архивы, номера описей и фондов, в которых этот факт подтверждался документально. После чего Сергей спрашивал: «А вы в курсе, что Лев Николаевич тайно принял ислам? И 16 февраля 1883 года совершил обрезание?» Доверчивые иностранцы прилежно записывали этот оголтелый бред в импортные тетради.

Частенько «рок-органист» любил импровизировать на пианино, придумывая псевдоисторические либретто и пафосные названия из серии «Посвящение Вавилону». И тут же исполнял какую-то стилизованную под восточную музыку инструментальную зарисовку. Впечатленные курёхинской магией студенты восторженно слушали этот авангардистский беспредел.

Про подвиги Сергея тогда ходило немало мифов и легенд, и спустя годы отличить правду от вымысла не представляется возможным.

«Как-то раз Курёхин с приятелем высунулись в окно и заметили прогуливающуюся по улице девушку, – вспоминает писатель Сергей Коровин. – Учтиво поздоровавшись, Сергей предложил ей присоединиться, а она возьми и поднимись к ним на второй этаж. Тогда Курёхин все так же учтиво предложил ей немедленно с ним соединиться, и она немедленно соединилась. Но, когда его приятель тоже выразил подобное желание, девушка сказала – с удовольствием, да не могу, у меня на улице муж за арбузом стоит».

Приезжавшие из Москвы меломан-философ Женя Нестеров и двоюродный брат Максим Блох добавляли огня в буйный костер местной богемной жизни. Это были времена, когда, как говорится, «рыба в Каме была» и поезда из одной столицы в другую ходили как трамваи с билетами по десять рублей. Это был период дружеских бесед и беспробудного пьянства времен заката советской империи в его ленинградском преломлении.

«У нас с Курёхиным была крепко сбитая компания, – вспоминает Женя Нестеров. – Когда в Питере появлялись гости из Москвы, это была уважительная причина забыть о и так уже давно позабытых делах и обязательствах. И начиналось марафонское пьянство, совершенно немыслимое. Зачастую с нами происходил распиздос такого масштаба, что точка сборки двигалась во всех направлениях по двадцать раз в день. Я полагаю, что Кастанеде такое и не снилось. Порой окружавшие нас люди не знали, что делать – или вызывать милицию, или накрывать на стол».

Время – наполненное планами, встречами, ощущениями – летело вокруг Курёхина незаметно. И что характерно, уже тогда в Сергее (Близнецах по знаку зодиака) уживались как минимум двое. Первый аккомпанировал гимнастам и играл рок в группе «Пост», второй читал самиздатовские переводы трудов французских философов-психоаналитиков, книги по истории буддизма, а также слушал Монка, Эрролла Гарнера и Сесила Тейлора. И никакого противоречия между первым Курёхиным и вторым не было. Просто молодой человек расслабленно перемещался туда, куда занесет его судьба. Так он попал в эпицентр ленинградской рок-сцены.

Как-то в «Сайгоне» Аркадий Драгомощенко подружился с музыкантами группы «Санкт-Петербург» и их лидером Владимиром Рекшаном. В 1972 году это был один из первых ленинградских ансамблей, исполнявших рок-н-ролл на русском языке. Нечастые концерты в Академии художеств им. Репина сопровождались невиданным ажиотажем – желающие попасть на выступления били стекла и залезали в спортзал по пожарной лестнице через крышу.