– Уберите, – наконец велел Нобута, и полумертвого Хизаши вернули в его конуру, приковали цепью и даже оставили еды, если ею можно было назвать тонкий пласт сырого несвежего мяса. От него дышать тут стало еще невыносимее, одно лишь радовало – напиться удалось вдосталь, пусть та вода, в которой его топили, и отдавала гнильцой.

И потянулось время в темноте и тревожном ожидании. Он так и не спросил про Куматани, побоялся навлечь на него беду более худшую, чем их уже постигла. Если бы Кента был мертв, ему бы наверняка сказали, чтобы напугать. Не догадывались, что неведение пугало сильнее.

И все же Хизаши удалось забыться. Прежде он до конца не понимал силу снов, сейчас же сумел сбежать в них от реальности, превзошедшей любые кошмары. В этом чудесном видении он сидел на берегу реки, и ветер колыхал ее сверкающую на солнце поверхность. Крупные стрекозы с перламутровыми крыльями порхали над кувшинками, чьи нежные бутоны украшали затянутые ряской зеленые участки под сенью нависающих над водой деревьев. Было тепло, но не обжигающе жарко, и солнечные лучи запутывались в ветвях и роняли на траву светящееся кружево. Хизаши держал над головой дырявый зонтик и смотрел на танцы стрекоз да быстрые тени рыб.

Потом кто-то подошел сзади, обдал запахом нагретой на солнцепеке кожи, положил ладонь на плечо. И сразу стало так спокойно и хорошо, жужжание цикад звучало музыкой, а дыхание рядом – было самой жизнью. Хизаши хотел повернуться, чтобы посмотреть, но его удержали на месте, сильнее надавив на оба плеча. Чужие влажные волосы защекотали висок, но это не вызывало отторжения, наоборот. Хизаши нравилось чувствовать, что он не одинок и есть еще кто-то тут, возле этой спокойной, залитой сиянием реки. Вот бы так было всегда и никогда-никогда не заканчивалось…

Но солнечный летний мир раскололся от скрипа и скрежета, Хизаши дернулся спросонья и чуть не взвыл от боли. Короткий сон расслабил его, заставил забыть о бдительности, и вот пришла расплата. Сощурившись, он пытался рассмотреть в ореоле оранжевого света лицо посетителя. Но, даже толком не приглядевшись, узнал по пронзительному голосу, с каким тот протянул:

– Что я вижу? Маленькую рыбку, скрежещущую зубами[14].

– Выучил новую фразу? – хмыкнул Хизаши. – Поздравляю.

– Дядя сказал мне, что ты сейчас похож на кусок дерьма и пахнешь так же, – широко осклабился Нобута-младший. – Расскажу парням, они будут в восторге, потому что тебя все терпеть не могли, Мацумото.

– Странно, я думал, это они о тебе…

– Заткнись! – сорвался Нобута и схватился за меч. – Здесь я говорю, а ты, ничтожество, слушаешь!

– Для того, чтобы люди тебя слушали, их приходится связывать. Вот так умора.

И хоть снаружи Хизаши старался держать лицо, вид соученика на пороге его темницы вызвал в нем настоящий ужас. Попасть во власть кого-то вроде него – даже смерть или вечное заточение не казались уже таким страшным приговором.

– Где ты нашел людей, уродец? – чванливо бросил Нобута и повел носом. – Я чую лишь запах отброса, от которого мой дядя скоро избавится.

Он подошел на полшага ближе, но так, чтобы, в случае чего, Хизаши не сумел дотянуться.

– Дядя точно знает, как поступать с такими, как вы, с тем нищебродом из глуши. Я всегда говорил, вам не место в Дзисин.

– Что с Куматани? – вырвалось у Хизаши, и он чуть не откусил себе язык за это. Но было поздно. Омерзительное лицо перед ним разрезала кривая ухмылка.

– Не скажу. Дядя еще столько всего не успел попробовать.

– Ах ты, щенок!.. – Хизаши рванул вперед, наплевав на боль и слабость. Звякнула цепь, разрезали истерзанную кожу острые звенья. Но не хватило буквально пары сунов