Его тело находилось в постоянном движении, меняя форму, от этого монстр становился то выше деревьев, то растекался вширь. Запах, что исходил от него, вызывал тошноту – прелые листья, тухлое мясо, болотные газы, сырая земля. И весь он будто состоял из лесного мусора, собранного в подобие фигуры вязкой грязью и демонической энергией. Хизаши видел ее, витающую, словно туманная черная дымка, вокруг бакэмоно. Это, должно быть, какой-то извращенный вид цукумогами[22], насильно оживленные гниль и тлен. Хизаши напряг зрение и увидел в тягучей субстанции птичьи косточки, старые листья, трупики мелких зверьков, покрытые мхом сломанные ветки. Все это было мертво, а вот глаза – зеленые огни – живо высматривали добычу.

Хизаши не желал ею становиться, поэтому вздернул Кенту на ноги и подтолкнул в спину.

– Давай на открытое пространство!

Обычно это не лучшая стратегия, но монстр легко ломал стволы, и придется туго, если ноги придавит в разгар сражения. А его было не избежать, как и не уйти живыми, не победив монстра.

– Что это такое? – запыхавшись, спросил Кента. – Его создали те люди из рассказа Ватару?

– Если он не наврал, то да, – ответил на бегу Хизаши и любовно провел двумя пальцами по кромке веера. – Приготовь все, что есть.

Им двоим было не привыкать, еще будучи младшими учениками или даже воспитанниками, как в случае с Кентой, сталкиваться со страшной угрозой. Они выжили в штормовом море, где бушевал мононокэ в форме гигантского угря в маске, они убедили кидзё сдаться и спаслись из горящего замка. Но этот грязевой монстр вызывал даже не столько страх, сколько омерзение. Хизаши был перепачкан с ног до головы, да и пах, похоже, не пионами, но ему претила сама мысль приближаться к этому существу, а уж тем более, не приведите боги, прикасаться к нему.

Однако Куматани лишними предрассудками не страдал.

Он наугад выхватил талисман и, прошептав короткое заклинание, отправил его в полет. Узкая полоска бумаги с киноварными иероглифами промелькнула в воздухе и была безжалостно раздавлена сгустком грязи. У Хизаши ком подкатил к горлу, он побледнел и отступил на шаг.

– Как же с ним бороться?! – воскликнул Кента и выхватил огненный талисман, раз обездвиживающий бесславно исчез в недрах монстра.

– Не уверен, что эта штука горит, – прокомментировал Хизаши, и они одновременно ринулись в разные стороны, спасаясь от плевка какой-то дурно пахнущей слизью.

– Его что-то держит в этой форме, – догадался Куматани и крикнул издалека: – Найди источник его силы, а я пока потяну время!

Хизаши без лишних слов бросился назад, оставляя битву на Кенту. И у него даже мысли не возникло усомниться в том, справится ли он. Справится. Но Хизаши лучше поторопиться.

Он оказался почти в самом центре участка голой сухой земли, будто бы лишенной всех соков. На ней даже просто стоять было неприятно, и силы уходили в нее вместе с желанием хоть что-то делать. Хизаши наотмашь ударил себя сложенным веером по щеке, как совсем недавно Кенту, и охнул. А больно ведь.

– Люди пришли сюда со свертком пять лет назад, – пробормотал он, стараясь не обращать внимания на грохот поваленных деревьев за спиной. – И сейчас тут образовалось проклятое место. Что? Что же они принесли и зачем?

Хизаши попытался заглянуть на теневую сторону, но не смог, словно здесь стояла защита против таких, как он. Наверное, поэтому людям, обладающим даром, и ёкаям в местах действия проклятий становилось особенно худо. Хизаши снова похлопал себя по щекам и мельком заметил, что его кисти совсем перестали походить на человеческие, пальцы удлинились, покрылись перламутровой чешуей, когти потемнели и загнулись. Не веря себе, ощупал лицо и выругался. Человечность с него оплывала, как воск с горящей свечи, и скоро проклятое место возьмется за то, что находится под ней.