– Кто бы сомневался, что драконы верят, что весь мир вертится вокруг них, – Варна потёрла висок и отсела подальше, решив, что ничего более конкретного ей не сообщат.

– Дело в том, – Айрелу пришлось повысить голос, чтобы услышали все, включая её, – что последователи Драконьего Клыка существуют, видимо, и теперь. И этот знак, который наш дорогой друг Джудас утащил из какого-то сундука, принадлежит одному из них.

– Не из сундука, – мрачно поправил Давен. – Он эту штуку срезал с шеи одного из первых ящеров, которые попались нам на пути. Ещё до того, как мы встретились с тобой.

Айрел прищурился.

– А у остальных было что-то подобное?

Все посмотрели на Джудаса. Тот задумался и качнул головой.

– Только у одного отряда. У тех, которых мы встретили в горах, – сказал он.

Айрел хмыкнул, но промолчал. Только заметив на себе внимательный взгляд Давена, он пояснил:

– Мне было бы интересно узнать, в каких отношениях с Драконьим Клыком пребывает этот Король-Дракон.

Ответить ему никто не смог, и разговор угас.

Ночь становилась всё холодней. Сильвена час от часу крепче прижимался к Давену, пока не задремала, сморённая теплом его рук.

Варна и Джудас долго ещё сидели, глядя в пустоту, и каждый думал о своём.

Каена тоже уснуть не могла. Взгляд её то и дело обращался в сторону Айрела, который невольно старался плотнее закутаться в плащ – не столько от холода, сколько от накатившего чувства уязвимости. Этот мир был чужим и враждебным для него. Айрел не поверил бы, если бы там, в Глен-Дрэгоне, кто-то сказал ему, что однажды он станет пленником у людей. Он думал, что за прошедшие тринадцать лет смирился с необходимостью жить в этом мире. Выстроил стены, которые ставили всё на свои места: он был потомком древней расы, погибшей, покинувшей мир навек. И долгом его стало защитить остатки воспоминаний о драконах от грязных рук людей.

Мир, однако, не желал вставать на указанные ему места и продолжал преподносить сюрпризы один за другим. Сначала выжившая принцесса, затем непонятная, неправильная, не соответствующая никаким представлениям Айрела о людях друидесса, а теперь ещё и твари, похожие на драконов не больше, чем черви на змей.

– Как ты? – едва Айрел успел подумать о друидессе, та опустилась на покрытый соломой пол рядом с ним.

– Примерно так, как должен чувствовать себя благородный жрец, которого посадили в грязную человеческую повозку и везут на убой, – Айрел помолчал. – Правда, не уверен, что кто-то испытывал эти чувства до меня, потому что, скорее всего, я первый дракон, который угодил в такое… в такой беспросветный мрак.

– Неужели высокородный жрец тоже имеет представление об экскрементах? – поддела его Каена. – Я думала, у благородных драконов эта функция организма отключена.

Айрел сердито зыркнул на неё и умолк.

– Жизнь среди людей, – после долгой паузы произнёс он, – не способствует сохранению благородной сути. Порой я вообще не уверен, сколько во мне осталось от меня.

– Можешь не переживать, – Каена усмехнулась, – высокородного жреца в тебе видно за милю. Время от времени даже слепит глаза.

Айрел снова промолчал, но, как показалось Каене, немного успокоился. Друидесса откинулась затылком на прутья клетки и посмотрела наверх, туда, где раньше на фоне черного неба слабо мерцали во тьме драконьи острова. Она ещё успела запомнить те времена и даже мечтала побывать там, на небесах – как, должно быть, и многие из детей, кто бредил далёкими странами и тайнами мира.

– Мечта умерла, – тихо сказала она. Каена задумалась, мечтала ли она о чём-нибудь потом, после гибели островов, но вспомнить не смогла. Жизнь давно уже превратилась в череду дней, где один сменял другой, и, просыпаясь, никогда было не угадать, где окажешься с наступлением темноты. – Иногда мне кажется, что вместе с падением Островов весь этот мир сошёл с орбиты, – сказала она. – Летит во вселенной между звёзд, как телега, у которой лошадей понесло, и однажды врежется в какую-нибудь звезду.