Он ответил:

– Выберу.

И ушел в ванную. Включил душ.

Дальше все как в тумане.

Вышел из ванной. Сверху голый. Полотенце на бедрах. Подошел ко мне вплотную. Обнял. Надюх, прости меня, говорит. Я прижалась к нему. Подумала: Господи, какой он красивый… Как он пахнет, когда потеет… Диким зверем. Мускатным орехом. Кленовыми листьями под дождем.

Переспали. А потом он оделся и говорит:

– Прости, Надюх. Я выбираю ее.

Я пыталась его остановить, унижалась, плакала, угрожала. Он кидал свои вещи в рюкзак – я вытряхивала, орала, что никуда не пойдет. Он сказал:

– Тогда уйду без вещей.

Я спрятала его паспорт. Вот без паспорта, говорю, точно не выйдешь. Сейчас на каждом углу менты караулят.

Пока скандалили, пока он паспорт искал – уже почти пять. А в пять же пропуски вводят – и все, птички в клетках. В общем, он ломанулся к входной двери без вещей и без паспорта, в без четверти пять. Как-нибудь, говорит, дойду, она в соседнем доме живет.

А я дверь загородила собой и говорю: не пущу! Говорю: я этого не заслуживаю! Не смей меня оставлять! Я, пока тебе майки мокрые, все в слизи, меняла, температуру сбивала, корки твои черные отколупывала, продукты закупала и с ложки тебя кормила, была тебе, значит, нужна, – а теперь ты переболел и к ней идешь чистенький?! Не пущу!

А он мне орет:

– Я тебя не просил отколупывать! И жратва твоя, которой ты всю квартиру забила, мне не нужна! Мне нужна свобода!

Он не просил отколупывать! Потрясающе. Можно подумать, он не читал рекомендации в социо: обязательно вытирать с кожи слизь и соскребать корки, не допустить возникновение кокона. Под коконом человек может погибнуть. Это смертельно опасно! Я спасла ему жизнь!

…Надел маску, перчатки. Оттолкнул меня от двери – я чуть не упала. Подскочила к нему, с морды маску сдернула. Ты зачем, кричу, сволочь, маску напялил? Когда я просила – ты не носил! А теперь переболел – и напялил, только чтобы меня позлить! Ты же знаешь, что повторное заражение невозможно и что маски нужны ослабленным и врачам!

Он опять меня оттолкнул – и оскалился как-то страшно. Как будто лицо чужое. Снова маску надел и сказал очень тихо, шепотом. Как змея прошипел:

– Ты, Надюша, не понимаешь. Ты пока еще не понимаешь, что происходит. Эта дрянь, которой они все поливают, гораздо хуже, чем вирус! Они врут, очень много врут. В том числе про инкубационный период.

И все. Ушел.

Он ушел. Ушел. Ушел. Ушел. Ушел.

Он бросил меня одну.

Вторник, 13 апреля

6.00

Всю ночь не могла заснуть. Плакала.

Посмотрела в социо, что значит «инкуб». От латинского incubus – мифический распутный демон. Умеет принимать вид похотливого козла (вот уж точно!), вороны, аиста или крылатой змеи. В некоторых средневековых манускриптах указывается, что инкуб – бесплотная тень, умеющая вселяться в покойников. При помощи тела покойника инкуб вступает в извращенные сексуальные связи с живыми людьми. Инкуб не испытывает при этом ни радости, ни удовольствия, он стремится лишь унизить человека (святая правда!), потому что втайне завидует его бессмертной душе. Римляне полагали, что инкубы посещают людей во сне. С визитами инкубов связывали сладострастные сновидения и грезы, особенно у женщин.

12.30

Удалось поспать пару часов. Снилось, что Вадик ко мне вернулся. Я обрадовалась, стала его целовать, и вдруг почувствовала, что у него раздвоенный, длинный язык. Испугалась, но не смогла закричать. Он сказал: «Надюша, пожалуйста, прими меня таким, как я есть». Я хотела сказать, что приму любым – но не успела. Проснулась.

16.00

Написала Вадику: «Мне без тебя очень плохо». Он даже мне не ответил. Даже сообщение не доставлено. Похоже, заблокировал меня в социо. Ничего. Пожалеет – но будет поздно. Пока не кончится эпидемия, все равно будет сидеть со своей сучкой Машустиком, без пропуска-то выйти нельзя. А когда кончится, когда нас всех выпустят, захочет вернуться. Уж я-то Вадика знаю. Приползет на брюхе как миленький. Но я его не пущу. С меня хватит всей этой мерзости, которая красиво называется полигамией. Захочет вернуться – поставлю условие: никаких других баб.