Да-а, посмотреть там было на что. Я вошел в гостиную и обалдел: дорогая антикварная мебель, фарфоровые китайские вазы, притом явно не новоделы, в буфете мягко светилась старинная серебряная посуда с позолотой… На стенах висели французские гобелены, по моему разумению, конца девятнадцатого века (я видел подобные в музее), а с десяток картин – в основном кисти фламандских художников – в массивных золоченых рамах несомненно были подлинниками.

Вот тебе и скромный пенсионер, дедуля-божий одуванчик. Не квартира, а филиал Эрмитажа. И ведь я еще не видел другие комнаты…

И не увижу, понял я, потому что в гостиную вошел Африкан. Теперь лицо старика было угрюмым и сосредоточенным, а подозрительный взгляд буквально буравил меня. Уж не думает ли он, что это я грохнул его любимую ворону – дабы проникнуть в его жилище?

– Ты еще здесь, деточка? – неприветливо спросил Африкан. – Иди домой. А за ворону спасибо. Это благородный поступок.

Но уходить я не собирался. Видимо, Африкан не понял, что ворона умерла не от старости, а ее сшиб снайпер.

– Вашу ворону убили, – сказал я, пристально глядя на старика.

– Это понятно, – сурово ответил старик. – Ей бы еще жить да жить.

– Увы, не совсем понятно, – сказал я несколько развязно.

В этот момент я подумал, что зря не содрал с него бабки за ремонт, который вылился мне в приличную сумму. Старый хрыч далеко не беден, как оказалось. От этих мыслей настроение у меня испортилось окончательно.

– Что ты имеешь в виду? – Глаза Африкана потемнели, словно небо перед грозой.

– Ее застрелили, – отчеканил я. – Притом это сделал снайпер.

О том, что ворону убили серебряной пулей, я благоразумно умолчал. Вдруг все эти байки про оборотней – правда? Эта мысль меня повергла в трепет. Нет, нужно срочно искать работу! Хоть какую-нибудь. Иначе от безделья точно крыша поедет. Вон как воображение разыгралось… Тьфу, тьфу! – мысленно сплюнул я через левое плечо.

– Застрелили?! – Африкана словно ударило током. – Кто?!

– А вот это мне неизвестно… – И я рассказал ему, как все произошло.

Сказать, что старик был ошарашен, значит, ничего не сказать. Его словно обухом ударили по голове. Он даже стал ниже ростом. Но в глазах Африкана запылал поистине дьявольский огонь. Мне даже стало немного не по себе.

– В общем, Елпидифор Африканыч, не исключено, что целили в вас, – безжалостно закончил я свое повествование. – А ворона приняла пулю на себя. Дело случая… Вам здорово повезло, если это так.

Удивительно, но на мое заявление он совсем не отреагировал – не возмутился, не стал говорить, что все это глупые домыслы, что кому он, дряхлый старец, нужен… Вместо этого Африкан подошел к буфету и достал оттуда бутылку французского коньяка в виде фляжки и две небольшие золоченые рюмки.

– Помянем Аиду, – сказал он сурово.

Я не стал возражать. Мне вдруг самому захотелось выпить. Коньяк оказался славным – выдержанным, густым. Я присмотрелся к бутылке – и едва не ахнул. Это был знаменитый французский коньяк Remy Martin Louis XIII! В его купаже присутствуют коньяки со сроками выдержки от пятидесяти до ста лет. А старик-то, оказывается, большой гурман… И потом, такой коньяк стоит огромных денег. Может, Африкан – это граф Монте-Кристо на покое?

– Всего тебе доброго, мой мальчик, – решительно сказал старик, поставив рюмку (не мешало бы повторить, подумал я с вожделением, подавив в себе вздох разочарования), и проводил меня до двери.

Она закрылась с мягким всхлипом – словно дверца «мерседеса». Я критически посмотрел на изрядно потертую обивку двери, коротко хохотнул – ай да старикашка! верно говорят, что в тихом омуте черти водятся, – и спустился на свой этаж. Все, для меня эта история закончилась, думал я, попивая на кухне вискарь. (Что такое крохотная рюмашка коньяка для русского человека? Всего лишь затравка.) Пусть теперь Африкан сам распутывает эту таинственную историю. У меня своих проблем хватает.