Агнесс подумала, что он как раз такой один, но сказала то, что ее больше всего беспокоило:

– Сколько человек стережет Энеко? И сможем ли мы с ними справиться?

– Скоро узнаем.

– Но что ты думаешь предпринять? Если их много, они нас просто убьют.

– Это я их всех убью!

Эти слова показались Агнесс хвастовством глупого мальчишки, но она вспомнила, как он летал по башням замка, и решила положиться на судьбу. Если ей доведется погибнуть, то так тому и быть. Все равно жизнь для нее бессмысленна. Нескио она помочь не смогла, а больше на этом свете ей никто не нужен.

Берт подскакал к воротам постоялого дома. Феррун резко осадил его, и Агнесс чуть было не перелетела на землю через голову коня. Без напряжения удержав ее одной рукой, Феррун спрыгнул с Берта, легко снял Агнесс.

– До чего женщины неловкие создания! – пожаловался он. – Хлопот с вами невпроворот! Единственное ваше достоинство – вы добрые.

Агнесс чуть было не рассмеялась в полный голос. Но от улыбки удержаться не смогла. Посмотрев на его черное от сажи и копоти лицо, заметила:

– Тебе надо умыться. На тебе дорогой камзол, выглядишь ты как дворянин, но лицо и руки тебя выдают. Дворяне не ходят измазанными в саже.

– Ладно, – Феррун был вынужден признать ее правоту. – Никогда не умывался, но придется. Где здесь моются?

Агнесс повела его к тому ручью, у которого умывалась во время своего первого побега. Берта она держала за узду. Пока она его поила, Феррун принялся смывать сажу. Она не смывалась, а грязными потеками размазывалась по его лицу.

– Ой, у меня же есть мыло! – вспомнила Агнесс, развязала свой узел и подала ему кусок простого дегтярного мыла. – Осторожно, оно щиплет глаза. Волосы тоже вымой.

Феррун намылил лицо и сердито завопил:

– Вот черт, оно не только глаза, оно и кожу щиплет! И вода холодная.

– Надо же, какой изнеженный мальчуган! Теплую воду ему подавай! – и она принялась мыть ему голову сама, заодно смывая со своих рук остатки сажи.

После нескольких намыливаний с него все-таки удалось смыть сажу и многолетнюю грязь. Кожа у него оказалась белоснежной, даже какой-то голубоватой. Волосы как были, так и остались угольно-черными.

– Даже и не знаю, страшный ты или красивый, – задумчиво признала Агнесс, рассматривая его со всех сторон. – Такая прозрачная кожа хороша для женщины, но не для мужчины. Тебя все сочтут изнеженным.

– Это хорошо. Дворянин и должен быть изнеженным.

– Ну, не знаю. Дворяне все воины, а тебя воином не назовешь.

– Давай пошли за твоим Энеко, тогда и видно будет, воин я или нет. – Феррун обиделся на ее нелестные слова.

Она поспешила исправиться:

– Я же говорю о твоем обманчивом внешнем виде, а не об умении драться. Драться ты умеешь. Но выглядишь ты как изнеженный сибарит.

Феррун успокоился.

– Что вид обманчивый, это хорошо. Пусть стражники полезут на рожон. Я скажу, что Энеко – мой слуга, так же как и ты. И чтоб они мне его немедленно отдавали. А не то им будет худо.

Он снял с плеча лук, отцепил от мешка меч и опоясался. Лук, колчан и свой мешок отдал Агнесс. Она закинула его на спину и прогнулась от нежданной тяжести: в руках Ферруна он казался пушинкой. Взяла под уздцы графского коня и повела его вслед за своим господином. Чтоб не узнали, накинула на голову капюшон, стараясь казаться как можно меньше и незаметнее.

Рассвело, и Феррун, не выносивший яркого света, низко опустил лицо.

Они вошли во двор таверны. Он был полон самого разного народу, от разносчиков товара до приехавших в деревню крестьян с окрестных хуторов. Стояло здесь и с десяток графских стражников.