Нахальный сэр не постеснялся бы снова схватить ее, но из детской комнаты высунулась одна из нянек и громко спросила:

– Что здесь происходит? Это вы, Мартита?

Девушка, не отвечая, заскочила в комнату и задвинула за собой тяжелый засов. Потом с силой сморщилась, скрывая слезы обиды и негодования, и лишь через пару минут с мнимым спокойствием ответила:

– Сэр Гарудан в очередной раз сделал мне неприличное предложение. Весьма настойчиво.

Няньки попрятали глаза, и ни одна не осудила наглого аристократа. А ведь их Марти выбирала сама из доброго десятка желающих служить наместнику, и они должны быть к ней по меньшей мере лояльны. Как же тогда к ней относятся придворные дамы, не говоря уж про кавалеров?

Девушка горько усмехнулась и прошла в комнату маленького Роланда. Он мирно спал попкой кверху, как это делает большинство малышей. Его любящая тетушка бесшумно присела рядом, с умилением слушая тихое дыхание ребенка и отдыхая душой.

Она давно привыкла к одиночеству, наверное, с самого рождения. Пока была жива мать, на нее никто не обращал внимания, лишь только отец изредка говорил ей, что она настоящая красавица, но презрительно сморщенный при этих словах нос матери эти слова опровергал. Марти в самом деле не считала себя красавицей, но понимала, что среди черноволосых красоток дворца сильно выделяется своими светлыми волосами и голубыми глазами.

Тихо шмыгнув носом, она с трудом сдержала обидчивые слезы. Так хотелось кому-то поплакаться на приставания наглых придворных, на пренебрежение служанок и откровенное презрение считающих ее жалким ублюдком фрейлин. Но жаловаться было некому. Старшие братья были заняты важными, порой смертельно опасными делами и докучать им своими не такими уж и серьезными горестями не следовало.

Марти давно поняла, что ей всю жизнь придется прожить в одиночестве, ведь принимать непристойные предложения и становиться жалкой, ни на что другое не годящейся любовницей она не станет. От этой мысли из глаз сами собой покатились слезы, но она решительно вытерла их ладонью, не желая, чтоб покрасневшие веки выдали ее смятение.

Снова, как обычно при таком плаксивом настроении, она представила себя в объятиях простого парня Ферруна, вспомнила, как покойно и хорошо ей было рядом с ним, и печально улыбнулась. Феррео – король, в этом нет сомнения, а кто она?

Да она даже в фаворитки королю по статусу не подходит, она никто, в этом сэр Гарудан прав. Еще недавно Феррео был простым воином и мог позволить себе многое, даже оказывать ей незначительные, но все-таки лестные знаки внимания. Но когда примет на себя королевские обязанности, а это случится скоро, очень скоро, все изменится.

Король должен будет поддерживать высокий престиж правящего дома и вряд ли сможет выполнить данные простым воином обещания. Да и какие обещания? Вряд ли его сказанные перед отъездом слова: «Это чушь! Мне нужно спешить, но я вернусь, и мы обо всем поговорим», можно считать чем-то большим, чем утешением. Да и его прощальный поцелуй ни о чем не говорит.

Она осторожно притронулась пальцем к губам. Неужели все, что останется в ее жизни – этот торопливый поцелуй? Поняла, что плачет, только когда горячая слеза капнула на ладонь. Стараясь не шмыгать носом, чтоб не разбудить малыша, она торопливо вынула из кармана платок и приложила к глазам, ругая себя.

О чем это она распечалилась? И Сильвер, и Феррун в постоянной опасности, а она сидит и слезы льет по тому, чего никогда не случится! И не стыдно ей? Эта здравая мысль заставила высохнуть слезы, и она вышла к сидевшим в большой комнате нянькам, храня благородное достоинство.