Что-то мне как-то страшновато становится... Хотя, Ева! Ну, он же слепой! Беспомощный! Что за глупости! Да и не убивал он никого!

-И что вы предлагаете? - пищу я.

-Операцию делать будем, - уверенно отвечает он.

-Какую? - пугаюсь снова.

-Называется "Прозрение"! Иди дезинфицируйся. Ты у нас сегодня хирург.

24. 24 глава. Операция "Прозрение"

-Может не надо, а? Все-таки врач должен осмотреть! Все-таки специалист нужен, - мямлю я, зажав в руке ножницы и не решаясь срезать слой бинтов вокруг его головы.

-Если что-то пойдёт не так, ты меня забинтуешь обратно. Всё равно на следующей неделе снимать! - хмурится он.

-Вы - авантюрист, Александр Евгеньевич!

-Я задолбался быть беспомощным придурком, Ева! Режь!

Хватаю ватку, смачиваю её в спирте и второй раз протираю ножницы, свои руки в перчатках, потом зачем-то край журнального столика, на котором стоят приготовленные инструменты.

Режу.

-ЭЙ! Аккуратнее! - дёргается в сторону он. - Ты с меня так скальп снимешь!

-Я вам не хирургическая медсестра! - огрызаюсь я.

-Ты же женщина! Женщина должна работать нежнее!

Второй слой приходится раскручивать, чтобы не повредить ему ничего - бинт слишком плотно прилегает к голове. А если учесть, что мой медицинский опыт в основном к уколам и капельницам сводится, то, чем ближе к глазам мы приближаемся с каждой полоской раскрученного бинта, тем страшнее мне становится.

И вот последний слой снят. На его глазах - круглые диски, похожие на ватные косметические, но большего диаметра, снизу смазанные чем-то, похожим по цвету на линимент синтомицина, но только совсем без запаха.

Что там внизу? Насколько все у него страшно? И вот по поводу "страшно"... Мне как-то волнительно становится - все-таки даже представить себе трудно, что бы ощущала я, когда встал бы вопрос о том, видят ли мои глаза, или все же нет!

Его лицо поднято ко мне. Внешне он спокоен - нижняя часть лица расслаблена, губы чуть приоткрыты, но на виске пульсирует венка, и я понимаю, что ему тоже страшно. И, неконтролируя собственных порывов, желая как-то поддержать, пробегаю пальцами по его скулам, делая вид, что просто приподнимаю голову еще выше для удобства. И удерживаю так, не отпуская рук, делая вид, что рассматриваю повязку. Даже через тонкие медицинские перчатки чувствую, какая горячая у него кожа... И у меня нет того чувства, которое возникает, когда впервые (пьяное состояние не в счёт) вот так интимно касаешься чужого человека - отторжения, стеснения...

Я рассматриваю его лицо. Щетина на подбородке находится где-то в моменте перерастания ее в бороду. Но это вовсе не выглядит неопрятно. Наоборот - мужественно, брутально. Отек, который был заметен в первые мои дни работы, у него практически спал, а вот желто-синие гематомы по обе стороны от глаз выходят за пределы дисков.

- Если что-то не так сделаю, меня точно посадят... - бормочу себе под нос.

- Ну, кто ж тебя посадит? - уголки его губ медленно поднимаются вверх. - Я сам всех посажу. Снимай давай. Хочу, наконец, увидеть твой выдающийся нос!

На секунду в голове мелькает мысль о том, что он ради этого повязку и приказал снять - чтобы меня увидеть, но я ее гоню прочь. Прямо вот ради сиделки такой мужик своим здоровьем рискнет! Ага! Странные у тебя фантазии, Ева!

- А вы точно будете видеть?

- Вот сейчас и узнаем!

- Страшно?

- Нет. Немного волнуюсь, если честно, но не страшно. Давай уже! Снимай!

А я бы уже от ужаса, наверное, умерла!

Приподнимаю за краешек сначала правый диск, осторожно снимаю и кладу на столик. Глаз закрыт.

- Отек имеется. Небольшие повреждения еще, - это я отмечаю вслух, а мысленно - еще и то, что у него ресницы длиннющие, правда все слиплись от мази.