— Тебе смешно, но я прав, Лия. И подписчики будут тоже правы, когда начнут отписываться, — обиженно говорит он, и приходится соглашаться.

Потому что обиженный Янис — это практически обиженный котик. И я просто не имею права обижать животных, особенно таких милых.

Домой я прихожу спустя пару часов. Сама не понимая почему, начинаю готовить любимый салат Кирилла и запекаю мясо. Когда я готовлю, то отвлекаюсь от всего на свете.

Я думаю о количестве соли и специй и почти не вспоминаю, как пальцы моего мужа вплетаются в платиновую шевелюру.

Я сокращаю огонь, слежу за тем, чтобы мясо не подгорело, и почти не вижу, как её губы краснеют от его поцелуев.

Я вдыхаю сводящий с ума запах покрывающегося аппетитной хрустящей корочкой мяса и не вспоминаю запах разгорячённой кожи Кирилла, когда мы занимаемся любовью.

Я не… Дьявол! Да! Да! Да! Можно сотни раз повторить одно и то же, но ничего не изменится. Постоянно прокручиваю в голове этот чертов ролик и начинаю сходить с ума.

Как бы я ни старалась делать вид, что всё хорошо, ничего не выходит.

И даже когда Кирилл поздно возвращается домой, по-прежнему не могу прийти в себя. Только молча киваю ему, даю поцеловать себя в щеку и иду разогревать ужин.

В этот раз он не задает никаких вопросов о моем виде и молчаливости, сразу идет в душ. Шумит вода, но я слышу, как муж говорит по телефону. С кем — разобрать невозможно.

Ревность и обида вспыхивают в душе ядовитым цветком. Я упираюсь затылком в стену, делаю глубокий вдох и приказываю себе успокоиться. Нужно держать себя в руках. Только имея на руках доказательства, я могу что-то сказать ему. А так… Кирилл — замечательный мужчина. Но именно что мужчина. И считает, что женщина — слабый пол, красота этого мира, но лучше ей не переходить дорожку мужчине. Как-то он шутил, что в его венах течет горячая кровь арабских шейхов.

До сих пор не знаю, правда это или нет, но сейчас я вспоминаю эти слова.

Кирилл выходит из душа. Капельки влаги блестят на широких плечах и сильных руках. Он не любит халаты, поэтому всегда оставляет только полотенце на бёдрах.

Даже сейчас мне сложно смотреть на него и сохранять спокойствие. Хочется оказаться как можно ближе, провести пальцами по груди, спуститься к плоскому животу, обводя кубики пресса. Кирилл выглядит словно оживший древнегреческий бог.

Когда он одет — безумно сексуален. Но когда обнажён…

Мне приходится унять бешено колотящееся сердце и заставить себя думать только об ужине. Тарелки, приборы и салфетки. Сервировка. Даже в ужине на двоих Кирилл любит соблюдение канонов.

— Дорогая моя, — чуть улыбается он, — ты пересолила мясо. Я уже начинаю ревновать.

Глупая-глупая присказка, что если что-то пересолила, то в кого-то влюбилась. Жалкое оправдание тем криворучкам, которые не в состоянии выдержать рецептуру и бухают в блюдо слишком много соли.

И сегодня я одна из них. Потому что мои мысли занимает совсем не готовка.

Единственное, что я сейчас могу — натянуто улыбаться. Ничего толкового в голову не приходит, а извиняться не хочется. К тому же Кирилл меня не ругает, даже если что-то не так. Это внезапно раздражает. Злость внутри не находит выхода, я молча глотаю её и давлюсь, продолжая улыбаться, будто провинившаяся жена. Или не будто?

— Тебе надо сегодня лечь пораньше, — немного хмурится он. — Бледная какая-то и рассеянная. Лия, всё хорошо?

— Всё хорошо, — говорю я одними губами.

А потом поднимаюсь, вскользь целую его в висок и иду в свою комнату.

— Я пойду спать, дорогой, — роняю пустую фразу и стараюсь не оборачиваться — тогда будет видно подступившие к глазам слёзы. — Завтра я исправлюсь и приготовлю что-то лучше.