Номер у Вольского — люкс. Конечно, иначе никак. Господин генеральный директор не привык к маленьким размерам. Производства, жилища, сделок и… коварства.

Вольский сидел в кресле возле окна. Курил сигару, с ленивым любопытством поглядывая на меня. Весь такой элегантно-небрежный, ещё б рубашку расстегнул. Дамочки, должно быть, без ума. Срывают с себя платье с жемчугами и льнут к роковому мужчине.

Только он меня сюда позвал не для того, чтобы соблазнять.

— Курите? — осведомляется Вольский таким тоном, что тут же хочется дать ему по морде. Но я только мотаю головой.

Не здесь, не с тобой. Да и к выпивке касаться не буду — за рулём. Не отказался бы от кофе, но не вижу причин рассиживаться тут. К тому же тут нет ни Киры, ни даже какого завалящего официанта. Право слово, не Арсений же будет готовить кофе? Скорее бы узнать, что этому хмырю надо.

Обидно даже, что эта сволочь на хмыря не похожа. Ястреб — холёный, умный и хищный.

— Ещё раз добрый вечер, Кирилл, — невозмутимо говорит Вольский. — Не смотрите на меня как на злейшего врага.

— И не думал, — как можно спокойнее уверяю я.

Это совсем не тот разговор с деловым партнером, о котором можно мечтать. Я начинаю нервничать, но держу себя в руках. Вольский выпускает колечко дыма, смотрит на меня прищуренными зелёными глазами. В них ничего не прочтёшь, и это злит ещё больше, чем собственное напряжение.

— Чего вы хотите? — задаю вопрос в лоб.

Право слово, Маргарита ему не нужна. Не его полёта птица.

— Вашу жену, — отвечает он невозмутимо.

Вопрос ставит в тупик. Воздуха не хватает, хотя окно открыто. Сказанное просто отскакивает в ледяную пустоту, рассыпаясь стеклянными осколками. Потому что просто невозможно поверить в это. Наверное, у меня что-то со слухом.

— Простите?

— Вашу. Жену, Рогинский, — повторяет он, не меняя выражения лица. И смотрит всё с тем же прищуром, от которого делается не по себе. — Не прикидывайтесь, я знаю, что вы прекрасно слышите.

— Я бесконечно рад, что вы оценили мой выбор, Владимир, — намеренно игнорирую его тон, в котором мелькнула нотка угрозы. — Но это решительно невозможно. Вы правильно заметили — это моя жена. И только моя. Своим я не делюсь.

— Уже не говоря про то, что не против взять чужое? — невозмутимо уточняет он и стряхивает пепел в пепельницу, вырезанную из змеевика.

Я вспыхиваю, но тут же приказываю себе остыть. Ужасно хочется послать этого хама подальше, но контракт висит не шее удавкой, которая вот-вот затянется. Нельзя из-за лишнего слова расстроить сделку и… сокращать людей.

— Мы собрались тут обсудить мой моральный облик? — произношу как можно более спокойно. — Владимир, мне очень не нравится этот разговор.

— Он не понравится и Лие Александровне, — улыбается Вольский. — Вряд ли она станет молчать, вероятнее всего расскажет Григорию Каримовичу. И ему… тоже не понравится. Вы не храните семейный очаг, а это зря. Поверьте мне.

Мои пальцы впиваются в деревянный подлокотник кресла. Сам с ужасом понимаю, что затаил дыхание и жду его дальнейших слов.

— У меня предложение, Кирилл, — вкрадчиво начинает Вольский. — Честное. Даже согласен за наименование из пунктов пять, шесть и восемь добавить по пятнадцать процентов на каждую единицу.

— Честное? — охрипшим голосом повторяю я. — И что же от меня требуется?

— Месяц времени, — его губы изгибаются в ухмылке. — Целый месяц, Кирилл, вы не будете мешать мне соблазнять вашу жену.

— Да как вы… — я приподнимаюсь, сжимая кулаки.

— Сядьте, — ни капли не смущается он, и я почему-то слушаюсь, как дикий зверь слушается властного голоса дрессировщика. — Так вот. Вы же уверены, что Лия вас любит? По глазам вижу, что уверены. Если она не поддастся, то никто и никогда не узнает о нашем пари. И вы ещё и получите проценты.