При этом взгляд его наполнился уважением. Видимо сестра приняла это на свой счёт, так как приосанилась и тоном училки начала выговаривать:

– Женя, ты не сделаешь этого. Мы из мира, где нет рабства так что просто обязаны...

– Ты видимо совсем отстала от жизни, – фыркаю. Кому угодно, но не мне втирать, что в нашем мире нет рабства, – но учтите, – дальше, игнорируя сестру, обращаюсь к мужчинам, – если мне не понравится рабы потребую обмен.

– Как скажите, – поклонился Растус, – пройдёмте, – указал на выход.

3. 3

Проживая четыре года в доме человека, любящего роскошь и старину, интерьер следующего помещения не вызвал никаких эмоций. Всё как принято в комнате ожиданий: диванчики, столики. Что очень обрадовало сестра всю дорогу молчала. Упрямо поджав губы, она шла за нами и, казалось, вообще ничего не замечала. Ни появившейся прямо из стены массивной двери, ни яркого светильника, света которого хватало осветить длиннющий замковый коридор, ни того, что с девятого этажа сразу же оказались на первом, ничего кроме двух ожидающих нас, средних лет женщин.

– Это они, да? – Леся сдавлено ахнула и остановилась.

– Знакомьтесь Хитая, – Растус не стал медлить и представил женщину в пепельного цвета платье. Никогда не любила этот цвет, но женщине он, что удивительно, шёл, – Рика, – Растус указал на женщину в темно–синем платье. Она в отличие от первой женщины пробежалась по нам живым взглядом и в почтении, причём только мне, поклонилась.

«Быстро ориентируется, молодец, – отмечают для себя, – но и с такой ухо надо держать востро».

– Ваша новая хозяйка Евгения, – продолжал Растус, – сейчас я к вам их привяжу, – обратился уже ко мне, – позвольте вашу ладонь.

Женщин даже просить не пришлось, они едва узнали имя новой хозяйки, освободили запястья от рукавов и вытянули руки вперёд, освобождая тем самым доступ к уродливому тату на запястьях. Это было так заучено, что невольно всколыхнуло воспоминания.

– Ну чего, Женечка, – пробирающий изморозью до костей, голос Аркадия Петровича не забуду никогда, – я тебя предупреждал. Давай свои ручки. Попробуешь каково это, может тогда будешь дальновиднее и умнее, отбросишь, наконец, своё упрямство. Учти сломаешься и условия изменятся. Отрабатывать будет сложнее и дольше.

С силой сжимаю веки, чтобы избежать ужасных воспоминаний. Почти удалось, вот только не Аркадия Петровича, который придя утром накинул на моё обнажённое тело покрывало и отстегнул наручники от обшарпанной, местами в крови, перекладины, что могло означать одно – тут довелось побывать не только мне. Я здесь была впервые и тут же поклялась, что в последний раз.

– Ну ка взгляни на меня, – подцепив ладонью мой подбородок Аркадий Петрович заставил поднять голову. Послушно приподнимаю веки и жду приговора, – молодец, девочка, сработаемся, – похлопал по плечу, – Жду внизу, чтобы через час была готова.

И пусть того ужаса, что был той ночью больше не было, Аркадий Петрович неоднократно заглядывал в мои глаза и довольно хмыкал. Я никак не могла понять, что он в них искал, а главное находил, ведь сам за те годы, что владел мной ни разу, как мужчина, не прикоснулся.

Теперь глядя в глаза двух рабынь, кажется, начала понимать. Только во взгляде видно, что Хитая уже сломлена, а вот Рика нет. Судя по тату, они обе пробыли в полном рабстве одно количество лет, отчего к последней, пусть даже не знаю равны ли были их условия, испытываю уважение, но увы не симпатию. Рика в рабынях мне не нужна, впрочем, как и Хитая. О чем и собиралась, складывая свои ладони в замок, сказать мужчинам вот только вмешалась сестра: