– Тебя где воспитывали вообще?

– Рядом с тобой в пеленках, придурок, – отозвался он, утерев салфеткой губы.

– И я удивлен, что мы оказались настолько разными, – хмыкнул я. Хорхе появился на пороге нашего дома, когда ему было всего несколько лет, а мне пару месяцев. Его бабушка, находясь уже на грани смерти и похоронившая всех детей, принесла его к той, кто мог помочь – к моей матери. И с тех пор мы росли бок о бок, почти как братья. Может быть, даже без «почти».

– С «этим» это с чем?

– А ты не понимаешь, да, в какой ты заднице? Перес, Санчес, расследование, свадьба?

– Ты ведь знаешь, что стоит на первом месте. И знаешь, что все остальное лишь способ достижения цели.

– Ты безумец.

– Безумцы те, кто встанут у меня на пути, – усмехнулся я, зная, что именно это Бог никогда мне не простит, но, быть может, зачтется за праведный гнев?

Я затянулся, выпуская в потолок струйку серого дыма. Да, я слишком давно не был в церкви. Общество семьи Перес и, в особенности, Луизы вряд ли помогало держаться принципов и привычного уклада жизни.

– Зачем заявился сюда? В участке работа кончилась?

– Чтоб на тебя посмотреть, – огрызнулся я, затушив сигарету в пепельнице. Хорхе рассмеялся, обнажив белые зубы.

– Я рад, что ты вернулся, – отозвался парень, я тихо хмыкнул в ответ, зная, что это не сарказм. Меня долго не было в этом городе и, когда уже привычная жизнь стала казаться дурным сном из прошлого, отец решил уйти на пенсию, если это можно так назвать.

– Поехали, – я спешно поднялся, оглядывая то, что уже успели привести в порядок: потолочные светильники и прожектора заменили, прикупили новые столы и диваны, и теперь они, как раньше, стояли друг за другом ровной линией, а разбитые зеркала больше не висели на стенах – говорят, что это плохая примета, несущая за собой несчастья и прочую ересь, в которую я не особо верил. На все воля Всевышнего, даже на страдания и боль.

Хорхе почти мгновенно поднялся следом, кивнул рабочим и направился вслед за мной на улицу.

– Куда?

– В церковь, потом к Перес, – в зеркале заднего вида мелькнул понимающий взгляд, а затем машина двинулась вперед, позволяя выдохнуть на целых десять минут, спустя которые я уже стоял на залитой солнцем площадке, рассматривая привычный пейзаж: голубое чистое море внизу, зеленые холмы, заставленные будто бы игрушечными домиками, и витиеватые дороги, поднимающиеся по склону. Интересно, если церковь находилась на горе, то человек становился ближе к Богу?

Я оставил курящего Хорхе позади, зашел в небольшую часовню. Когда-то по этим же выровненным дорожкам ходила моя мать, также молилась, сидя на скамейке в углу, также размышляла о жизни и собственном пути, а теперь все это делал я. Правда, с меньшей верой в сердце. Никто не мог любить и верить так, как она.

Тень и легкая дымка скрыли меня почти полностью, когда я опустился на самый край деревянной лавки. В это время церковь пустовала, оставляя необходимое мне уединение. Запах ладана проникал в легкие, почему-то снова не душа, не принося облегчения, а просто витая вокруг и будто бы аккуратно дотрагиваясь до лица.

Существовало ли где-то для меня спасение? Мог ли я его заслужить? И если мог, то как? Может быть, в появлении Марии в моей жизни был скрытый смысл? Что, если так было задумано свыше? Стоило доверять происходящим событиям или нужно взять все в свои руки?

Я опустил голову на сцепленные руки, чувствуя, как внутри все разрывалось от противоречий. Почему? Почему я находился сразу на трех сторонах? Когда нужно сделать выбор и отказаться от одной? Мог ли я оставить Бога? Мог ли я оставить честь? И мог ли я оставить наследие, пусть и черное, грязное и безбожное? Я знал, что до этого выбора я еще не дожил, но он ждал где-то в скором будущем. Нельзя плыть на двух лодках – перевернешься, а что говорить, если их сразу три?