— Сердце? Может скорую?

Уголки губ печально опустились. Покачав головой, она выдохнула ядовитый дым. Затушила сигарету об снег на улице, выкинула.

— Нет, сынок, — похлопала меня по плечу. — От таких болезней лекарств еще не придумали.

Засыпая, я много думал о её словах. Когда болит душа, болеет все. Её душа была широкая. Принимала каждого человека, как своего и от того болела. Люди туда плевали. И каждый гнусный плевок был новой морщинкой, новым седым волосом, новой болезнью. Больше всех постарался этот мешок с дерьмом. Я ненавидел его всем своим естеством, и буду ненавидеть до последнего вздоха.

***

Детство.

За столом стояла гробовая тишина. Отец опять проигрался. Домой пришел в компании дешевой водки и, с громким стуком поставив ее на стол, гаркнул:

— Поляну накройте! Жрать хочу!

Даже бабка, что обычно была в каждой бочке затычка, умолкла. Мама спохватилась и заметалась по кухне. Если сейчас ему не насыпят закус, то скандала не миновать.

Анна Владимировна полагала, что я еще слишком мал, дабы разбираться в вопросах взрослых, но как же она ошибалась. Отец опять занял денег. Опять проиграл их в карты какой-то сомнительной компании. Дмитрий Белов был человек жесткий, но при этом слабый. Его слабостями были пороки. Хам и аморал, что все неурядицы решал грубой физической силой. О моральной не шло и речи. Он сам был слишком слаб. Только слабый человек, может быть зависим и променять семью на азарт.

Я смотрел, как он ест, громко чавкая и стуча вилкой по столу, как со стакана пил паленку, не морщась.

— Что зыришь, волчок?

— Ничего, — осмелился я ответить и за это получил по шее.

— Малый еще, чтобы папке перечить. Тащи сюда карты!

Когда я не сдвинулся с места, его нерв на глазу дернулся. Признак того, что он на грани. Почему я это делал? Может, испытывал его на прочность, а может так проказничал мой своевольный характер.

— Митя, я не думаю…

— А тебе и не надо думать, Анька! Твое дело жрачку стряпать и штаны дырявые штопать! — как всегда, он взялся унижать мать.

Она достойно это стерпела и пропустила все гадкие слова мимо ушей.

— Карты — не игрушки для детей.

— Молчать! Молчи, Анька, молчи. Ей богу, удавлю гадюку. А ты чего расселся, баран! — толкнул ногой стул, на котором я сидел. — Тащи, говорю! И из ушей бананы не забудь достать!

Несколько секунд помедлив, я все же встал. Принес из коридора старые карты. И только тогда я удостоился, так нужного детям, одобрения и гордости.

— Показывай свои фокусы, волчок.

Вздохнув, я показывал чему научился в принудительном порядке. Если каждую неделю, я не показывал новый «фокус», то получал нагоняй.

В этот вечер в нашей квартире было относительно тихо и мирно. Мать уложила в щи убитого батю, убрала разбитую за ним тарелку, что тот бросил в стену, и сама легла спать. Я еще некоторое время ворочался, пытался заснуть, но не получалось. И, нет, отнюдь не от пережитого несостоявшегося скандала. Это дело старое и привычное. Другое меня гложило. Образ светловолосый девчонки мерещился перед глазами. Она как глоток свежего воздуха, хоть и несчастная. Мне так показалось. Иначе почему она глупая ревела из-за кота?

— Мяу!

Приподнявшись на локтях, нахмурился.

Что такое?

— Мяу!

Окно было закрыто, но форточка открыта. Для душной маленькой комнатушки самое «то». Кондиционер был для нашей семьи роскошью. Хотя мы и не доедали последний кусок хлеба. Да и в обносках я не ходил. Мать хоть и, по словам отца, штопала дырявые штаны, но зарабатывала.

— Мяу!

Встав с постели подошел к окну. Рыжий глядел на меня своими глазищами и мяукал, словно требуя его впустить.