Значит, вот этот клубок мурен, свернувшийся под сердцем, оплетающий его ядовитыми водорослями, – это и есть ревность? И можно оправдать перед самим собой любую подлость, пока эта дрянь, родившаяся из твоих собственных желаний, шепчет в ухо, что нет ничего справедливого в том, чтобы уступить свою любовь другому? Значит, вот так оно и начинается? А потом ты оправдаешь себя в чем угодно, потому что ты – король, ты всегда прав, и все должно принадлежать тебе… Власть, сила… и единственная в мире женщина. Для тебя – единственная. Неважно, хочет ли она этого, значение имеют лишь твои желания.

Алестару стало жутко, будто он заглянул в Бездну, о которой рассказывал Эргиан, и проник ее взглядом до самого дна, а потом понял, что эта бездонная тьма – внутри него самого. Он вздрогнул, сбрасывая липкий темный страх, и поклялся, что ни за что, никогда… Сам не до конца осознавая, в чем клянется, но старательно давя даже мысль о том, что мог бы сделать с Лилайном.

– Я же просил, ваше величество… – только и выдохнул Ирвайн, меняя на плече то ли гостя, то ли пленника повязку, поднося к его губам поильник с лекарством и тревожно вглядываясь в посеревшее смуглое лицо.

– Простите, – буркнул Алестар. – Он… скоро оправится?

– От этой раны – да. Она свежая, и помощь была оказана вовремя.

Ирвайн чуть ли не силой влил в больного содержимое второго поильника и проверил пульс на его запястье.

– Но у него сильное истощение, – сказал он негромко, не поворачиваясь к Алестару. – Его долго держали голодным и не давали вволю воды. Пытали, попросту били… Мы, конечно, справимся с этим, но лечиться придется долго.

– Слышал? – хмуро спросил Алестар, поймав яростно горящий взгляд из-под полуприкрытых век. – Если собираешься сдохнуть – дело твое, даже уговаривать не стану. Только Джиад от твоей смерти не будет никакой пользы, одно горе. А вот если выживешь и придешь в себя, то… хотя бы будет, кому ее беречь наверху.

Они снова встретились взглядами, и человек медленно, словно нехотя, прикрыл глаза – сил у него не осталось даже на то, чтобы кивнуть. И тут же снова посмотрел на Алестара в упор, молча требуя ответа. Ирвайн суетился с повязками, и отсылать его не хотелось, но ведь главного, ради чего он и пришел, Алестар сказать не успел. Вместо этого сорвался и помчал, как малек салру по прибою… Но, может, и хорошо, что не успел? Джиад сама расскажет все, что сочтет нужным.

– Ирвайн, – сказал он целителю. – Проследи, чтобы наш гость ни в чем не нуждался. И никого, кроме каи-на Джиад, к нему не пускать.

– Да, ваше величество, – с готовностью согласился целитель. – Не беспокойтесь, никто его не потревожит.

«Все-таки пленник?» – еще яростнее вспыхнули светлые, как хорошо отточенное острие лоура, глаза.

Алестар прочел это так явно, словно услышал голос.

– Выздоравливай, – бросил он, мечтая только об одном: чтобы быстрее закончился очередной безумный день, а утро следующего принесло хоть какие-то хорошие вести.

И уснуть в одной посели с Джиад ему больше не удастся. Никогда – все то же мерзкое, с горьковато-соленым привкусом на губах, слово. Нет, конечно, это просто в воде вокруг растворилась кровь. Вода утечет, промоет комнату насквозь, сменится чистой. Жаль, что с памятью нельзя сделать так же. Не промыть, не очистить…

Лилайн бессильно прикрыл глаза, погрузившись в сон, и Алестар, еще несколько мгновений посмотрев на него, выплыл из комнаты.

* * *

С Алестаром она разминулась совсем чуть-чуть. Будь это наверху, сказала бы, что его следы еще не остыли, а здесь… Море не хранит следов. «Точнее, ты не можешь их прочесть, – поправила себя Джиад. – А иреназе могут, Алестар говорил, что вода долго помнит кровь…» Но следы пропавшей принцессы Карианда и ее свиты морские глубины скрыли так же надежно, как пустынный ветер – след затерявшегося в барханах путника.