Сестра облизнула губы и вновь вопросительно покосилась на него.
Тот снова кивнул, и она уже более уверенно припала губами к губам Али, одной рукой сжимая ее грудь, а другой елозя между ног.

Але вдруг стало противно. Лесбийские игры ее никогда не привлекали. Она мотнула головой, разрывая поцелуй, и в ответ на настойчивую попытку присосаться к ее губам опять, оттолкнула девушку и с отвращением вытерла рот.
И только потом испугалась.
Знала же, что неповиновение дешево не обходится, но это было сильнее нее.

Парень быстро затушил сигарету, сделал шаг вперед и все-таки ударил ее по щеке. Не столько больно, сколько обидно — слезы так и брызнули.
Аля отшатнулась.
Он по-испански сказал что-то резкое сестре, указывая на дверь.
Та обернулась на Алю, потом опять к нему и возразила умоляющим тоном. Но он повторил то же самое громче и жестче. Она понурилась, поднялась с колен и медленно пошла к двери. Обернулась еще раз, вышла, закрыла дверь за собой и что-то напоследок крикнула уже с лестницы.
Он покачал головой и повернулся к Але.

Она держалась за щеку и глотала слезы.
«Встань и уйди, — твердило что-то внутри. — Просто встань и уйди, хватит терпеть!»
Бесполезно.
Она словно попала в морок, в страшную тягучую сказку, из которой не было выхода.

Он наклонился, подхватил ее — вроде бы юношеские его руки неожиданно вздулись мощными мускулами — и отнес в спальню. Уложил на кровать, плотно задернул занавески, задвинул щеколду и лег рядом.
В душной полутьме все казалось нереальным, медленным и чужим, как во сне.
Он поцеловал Алю, оскалился в ответ на ее недовольную гримасу и вдруг сказал:
— Jesus. — Указал на себя.

Вот и познакомились.
— Хесус, — устало сказала Аля по-русски. — Отпусти меня.
— No, — покачал он головой, словно понял.
Хотя что тут не понять.

Жадный рот завладел ее ртом.
У его поцелуев был вкус дыма, перца и лайма. Руки скользнули по коже, вновь умело лаская, затягивая в горячую темную пропасть, заполненную текучим плотным наслаждением, проникающим во все отверстия в теле подобно воде.
У него было лицо древнего бога. Безжалостного и умелого, того, кто не признает отказов, хочет Алю только себе, но и дарит ей подарок за подарком.
Оргазм за оргазмом.
Пока она еще может стонать.
Пока она еще может хрипеть.

Пока он еще может любоваться ее искаженным лицом, бьющимся в судорогах телом и напряженными пальцами, царапающими резную спинку кровати, изготовленной когда-то для совсем другого мужчины и другой женщины, которые должны были войти в эту спальню как супруги и прожить всю жизнь в любви и согласии.

18. 18.

Оставшиеся дни она уже никуда не ходила и не ездила.
           
Спала допоздна после жарких ночей, выходила на балкон в самый зной, вдыхала густой чужой воздух и возвращалась в прохладу ванной. Принимала душ и стирала с себя следы ночной страсти — тоником, скрабом, пилингами — пока покрасневшая кожа не начинала буквально скрипеть от чистоты.
           
Днем Хесус приносил ей снизу мамину стряпню и вожделенный кофе из города. Обедал вместе с ней, иногда по-хозяйски сжимая темными пальцами, залитыми острым соусом, ее грудь. Сам же потом и слизывал этот соус — перец щипал соски, они краснели, а он довольно улыбался.
           
Входил в нее медленно, глядя в глаза, прямо в комнате, залитой невыносимо ярким солнечным светом, открытой всем ветрам, если бы им вздумалось пронестись от балкона до входной двери и попетлять в окнах-бойницах в коридоре.
           
Под те же звуки быта большой семьи — от телевизора до детского смеха.