- Ты не знаешь моего дядю. Он очень плохой человек, а король не будет вмешиваться, пока я не попрошу о помощи. Или не умру.

- Почему? – А как же абсолютная средневековая монархия?

- Из-за Хартии вольностей.

Либералы хреновы.

Правильно Черчилль говорил: «Нет ничего хуже демократии…» [1]

То, что Джоанну могут убить, не укладывалось в голове. Да и вообще казалось дурной шуткой и параноидальной идеей Веласко, направившегося вдоль реки вниз, к мосту. Мы проезжали мимо собирающихся после ночевки или наоборот, решивших остаться на берегу до рассвета людей, мимо потушенных костров, мимо брошенных объедков и растянутых на кольях одеял. Воняло от всего этого знатно. По мере приближения к дороге запах и гвалт нарастали. На нас смотрели, с нами заговаривали, но я не чувствовала ни угрозы, ни положенного холодка по спине, не видела мрачных ни теней, ни грозных предзнаменований, вроде язвенных больных и черных кошек.

И искренне удивилась, когда Веласко вдруг заорал и, развернувшись, хлестнул Эстреллу ножнами по крупу:

- Пошла! Пошла!!

Кобыла пронзительно заржала, рванулась вперед и встала на дыбы – ей под копыта бросился какой-то попрошайка. Завизжала, вцепившись в поводья, Джоанна. В мое – ее – плечо вцепились грубые руки, дернули, пытаясь стащить девчонку с седла, и пропали: нищий вдруг повалился на землю.

- Донья, бегите!

Веласко отчаянно рубился, отбиваясь от наседавших на него оборванцев, вооруженных ножами:

- Донья!

Нападавших было так много, что зарябило в глазах. Они сбегались из-под деревьев, бросив удочки, с перекатов реки, почти десяток отделился от стремящихся попасть в город людей. В чем, в чем, а в прошаренности дяде Фернандо не откажешь – зачем нас искать по всему побережью, если кобыле понятно, куда мы поедем?

- Донья! К воротам!

Вот только у кобылы было на этот счет свое мнение: Эстрелла пнула копытами в грудь повисшего на узде бандита и, развернувшись, галопом пустилась по берегу в сторону леса.

- Вела-а-а-ско!.. Веласко! Веласко!

От истеричного крика Джоанны звенело в ушах. Уже через пару минут бандиты остались далеко позади; кобыла неслась, не разбирая дороги, и деревья вокруг сливались в сплошные желто-зеленые ленты. Меня швыряло то вперед, то назад с отчетливым креном вправо – Джоанна никогда не была амазонкой, теперь же я чувствовала себя готовым вот-вот свалиться мешком картошки.

- Не так! Упрись в стремя!

- Я не могу! – взвизгнула Джо.

- Что ты не можешь?! Просто упрись стопой в стремя и выровняй корпус!

- Я не могу! – панически закричала Джоанна, соскальзывая по лошадиному боку. Вытянутая над тропой ветка клена хлестнула ее по лицу, как пощечина.

А я добавила, отлично представляя, что с нами будет, если мы сейчас свалимся:

- Можешь!.. Забудь про левую ногу, не размахивай ей! Упрись сначала правой, слышишь?! Ты слышишь меня?! Правой! …Давай! Раз!.. Два!..

На счет «три» Джоанна зажмурилась, завизжала – так что, меньше страшно? – и перенесла вес на правую ногу. Наконец-то!

Скольжение замедлилось. Не прекратилось совсем, но стало лучше.

- Получилось!

- Отлично, - с облегчением выдохнула я, и свистящий ветер вбил нам в горло мелкие листья. – Мы пока живы. А теперь открой гла-а-а..!

Низко нависшая ветка содрала плащ, вцепилась в волосы, выдирая клок чуть не с кожей. Джоанна закричала от боли, забыв о поводьях, схватилась за рану на виске. И тут уже испуганно заорала я, потому что на коне нас больше ничего не удерживало.

- Твою мать, твою мать, твою мать!..

Что ты делаешь, дура, мы же обе убьемся, пусти!

И снова яркая, бьющая по сетчатке вспышка, скрывшая рванувшуюся навстречу землю. Оглушающий шум, перемежаемый ритмичным стуком камнепада. Острая – до плача – боль в голове и ободранных поводьями ладонях, в ушибленной вчера ноге, в спине, в легких, забитых пылью из-под близких копыт… вот дерьмо, а?! – За секунду до падения я зацепилась каблуком за стремя и рванулась вверх, цепляясь за гриву.