Зю хихикнула и опять принялась грызть чубук трубочки.

– Я знаю, где стоит машина, откуда берется вся эта еда! – сказала она, таинственно наклоняясь к Насте.

– Чего?

– Ну, еда, которую носят официанты! Они тут ерунду всякую таскают, оливки на шпажках, ветчину – а там их грузовичок стоит с кучей всего! Совершим на него набег?

Сегодня Наста еще не завтракала, а ведь был уже второй час дня.

– Ну что, вдовы, потопали! – уступила она.

Павел Тархов и Зю подхватили ее под руки и повели. Фон Крейн хмыкнул.

– Вдовы! Гм… А мне нравится! От дара природы слышу! – задиристо сказал он.

Гамов сердито, но вместе с тем по-дружески толкнул его плечом, и они пошли рядом.

Есть закон центробежной силы. Он разбрасывает людей в разные стороны. Чем выше скорость – тем дальше разбрасывает. Друзей детства, однокурсников, братьев, сестер, детей и родителей. Практически никого не остается. Единственный шанс остаться вместе – это срастись. Иметь что-то единое, целостное: совместную работу, совместный дом, единую точку нахождения в пространстве. Тогда нельзя друг друга бросить просто по закону выживания. Тут как на корабле. Я знаю, что капитан вспыльчив и крут, боцман пьяница, экипаж набран в ближайшем порту – но с корабля не убежишь. Поэтому надо стать одной командой. Увидел раненого – поднял. Увидел голодного – накормил.

Правда, вместе находиться трудно. Человеческие недостатки распределены очень причудливо. То, что у одного человека исправляется очень легко, у другого может потребовать десятков лет работы над собой. Мы легко перескакиваем через чужой огромный камень и тотчас с грохотом падаем, зацепившись за крошечную соломинку, которая лежит у нас на пути.

Йозеф Эметс, венгерский философ

Митяй ныряет несколько дней подряд. Возвращается уставший – и сразу валится на солому. Щеки его запали. Лицо красное, опаленное, ресницы свернулись от жара. Поспит несколько часов, куснет хлеба, отхлебнет кваса – и опять на двушку. На вопросы отвечает односложно. Первошныры переглядываются: куда должен нырять Митяй, чтобы возвращаться таким измочаленным, да еще и пустым, без закладок?

Наконец Митяй возвращается веселым, но все таким же таинственным:

– Завтра полетим вместе! Кое-что вам покажу! Кика, Фаддей, Мокша, – вы со мной? И захватите корзину и веревки!

Фаддей немедленно интересуется, зачем. Митяй не объясняет, но настойчиво повторяет про корзину и веревки. Мокша счастлив, что Митяй позвал и его тоже. Значит, простил. Мокша чувствует вину, что пронес ту грибницу. Холм по-прежнему кипит так, что и к подножию едва сунешься. Выделяет земля жидкую сукровицу. Жухнет трава. Болотцем каким-то пованивает. Пеги принюхиваются, фыркают и начинают пятиться.

На другое утро они отправляются в нырок. Митяй, Кика и Фаддей сразу мчатся к тоннелю и исчезают. Мокша болтается в Межмирье, дышит гнильцой и с трудом сдерживает себя, чтобы не развернуть пега. Смотреть на тоннель страшно. Болото кипит. Цвет у него сизый, густой. Внутри, за стенками мертвого мира, точно волны слизи прокатываются.

Стрела ощущает нерешительность всадника и начинает замедляться. Еще немного – и они застрянут здесь, в дряблом пространстве. И назад вернуться не смогут – слабая тут для крыльев опора, и сквозь болото не прорвутся. Наконец Мокша решается. Натягивает на лицо тряпку и устремляется вслед за Фаддеем, Кикой и Митяем.

Тоннель кажется узким. Стенки облеплены тысячами копошащихся эльбов. Мокша прижимается к шее пега, дышит через вонючую тряпку и смотрит на сверкающие паутинки, которые эльбы успели натянуть. Крылья пегов, летевших здесь недавно, рассекли всю паутину – значит, эта свежая.