Мокша вернулся к пегу, а на другой день прилетел сюда вновь. С ним были два больших мотка крепкой веревки, надежный нож, топорик и много чего еще. Пока долетел до гряды, ему опять стало жарко. Он злился на себя, на свое тело – но больше всего на двушку. Рядом с Зубом ручья нет. Чтобы остыть, Мокша лег в глубокую лужу, натекшую со скалы, и минут десять лежал в ней лицом вниз. Способностью дышать в воде одарил Мокшу эльб, правда, в человеческом мире Мокша почти ее не использовал.

Остудив себя, Мокша привязал к себе веревку, закрепив ее вокруг ближайшей сосны. Затем начал спускаться. Поначалу спуск был пологим, потом стал круче. В одном месте проход сильно сузился, и Мокша протискивался на животе, понятия не имея, как будет выбираться. Дальше проход опять расширился. Стены были неровные, с желтоватыми и белыми разводами, с натечными кристаллами.

Вскоре первый моток веревки закончился. В ход пошел второй. Теперь Мокша жалел, что захватил так мало веревки. Ему грезилось, что внизу окажется пещера, полная закладок! Сразу вспомнились разбойничьи сказки, которые так любил пустобрех Кика. Слово только надо знать заветное. И тут, разом оборвав мечты, нога Мокши провалилась в воду. Вот тебе и клад! Трещина закончилась озерцом. Озерцо мелкое, воды по грудь. И кругом каменные стены. Мокша ощупал их, смутно надеясь на проход, но уже понимая, что ничего такого не будет. Посиди в луже, остынь и полезай назад!

Мокша взялся за веревку. Начал лезть, сорвался. Нога заскользила по стене, и Мокша увидел, что над самой водой в трещине что-то поблескивает. Свечение дразнящее, как свет далекой звезды, – синяя закладка, сомнений нет! Мокша попытался просунуть палец, чтобы коснуться закладки и определить, что за закладка, какой у нее дар, – палец не пролез. Пустил в ход нож, но лишь отломил кончик – скала слишком твердая. Сердясь на себя за испорченный нож, Мокша вспомнил о кирке. Отвязал ее и пустил в ход. Работать, стоя по грудь в воде, было неудобно. Холодно, тесно, киркой толком не размахнешься. Но Мокша не сдавался. Свет, льющийся из щели, становился ярче, тревожнее.

Мокшу охватило странное чувство, что надо срочно все прекращать и бежать отсюда. Чувство верное, настойчивое, смешанное с сильным смущением – такое ни с чем не спутаешь. Этим чувством двушка всегда говорила «НЕЛЬЗЯ». Ключевое слово тут «смущение». Если где-то есть смущение – значит, мысль эта от болота. Но Мокша упрямо продолжал работать киркой. Синяя закладка буквально вгрызлась в твердый камень. Она была гораздо больше, чем он ожидал. Чтобы не повредить ее, Мокша маленькими ударами расширял трещину.

Его взору открылось нечто голубовато-белое, напоминающее множество сплетенных вместе обрубленных канатов. Канаты напомнили Мокше корни, которые он видел на границе мира. Только здесь они были много толще, другого цвета, без плесени и слизней. Канаты пересекались, расходились, слоились и уходили в толщу горы-зуба. Кое-где на канатах встречались сморщенные клубни. И все это сияло и светилось до рези в глазах. Чудовищной силы закладка!

Мокша долго пытался определить, что перед ним. Наверное, все-таки грибница, но подземная. Сквозь плотную скалу она продиралась с такой легкостью, словно это мох. Сколько лет этой грибнице? Сотни? Тысячи? Сотни тысяч?

Пальцем правой руки Мокша коснулся одной из нитей, готовый отдернуть руку, чтобы не слиться. Он хотел разобраться, какой дар у закладки. Грибница сияла, но, едва Мокша коснулся ее, сияние отдернулось от его пальца. Остальные нити продолжали сиять, а эта поджалась.