Хаджар вгляделся в глаза принцессы. Говорят, что они – зеркала души. И это было действительно так. И не только для человека, но и для любого другого живого существа.

Глаза никогда не врут.

И поэтому, если не хочешь, чтобы твои мысли прочитали, никогда не смотри в глаза волшебнику или магу.

Хаджар ни разу не слышал об императрице драконов и не видел мать Тенед во время празднования Рубина и Дракона.

– Я слышала от Сина… – Хаджар этому не удивился. Видимо, та короткая заминка была предназначена, чтобы глава воинов дал принцессе короткий инструктаж. – Что ты всю жизнь прожил среди людей.

– Это так, моя принцесса.

– Он, – Тенед кивнула на браслет, который Хаджар и не скрывал, хотя Чин’Аме настаивал на обратном (может, и глупость, но это было тем немногим, что Хаджар мог сделать для своего сына), – принадлежал человеческой женщине?

– Принадлежит, – поправил Хаджар. – И… это трудный вопрос, моя принцесса.

– Принадлежит, – повторила Тенед. В свете клонящегося к закату солнца ее черты были еще прекраснее, чем прежде, но в то же время – мягкими и нежными, как бутон нераспустившегося цветка. – Однако я чувствую печаль на твоем сердце. Что случилось?

Она потянулась к браслету, но Хаджар отдернул руку и спрятал ее за полой своих простых одежд из холщовины.

– Слишком длинная история, принцесса, – чуть резче, чем хотел изначально, произнес Хаджар. – Позвольте попросить венок, и давайте отправляться в путь.

Наследница Рубинового Дворца вновь тепло улыбнулась, но в глазах ее все так же затягивала в темный омут печаль. Очередное израненное сердце, скрывавшее за внешней добродетелью, открытостью и радушием глубокую рану.

Хаджар достаточно видел подобных душ и судеб.

Ничем хорошим их путь никогда не заканчивался.

Но ему не было дела до драконьей принцессы.

Да, никакого.

Она лишь ступенька на пути к Седьмому Небу, и не более.

Не более…

– Прими венок из рук моих, славный герой, и прошу, проведи до Рубиновых Гор, дабы я могла подтвердить мир между нашими странами. – И принцесса протянула Хаджару скорее не венок, а корону. Простую, свитую из нескольких золотых прутьев с вплетенными в них драгоценными камнями – рубинами, как можно было догадаться.

Хаджар принял ее из рук принцессы и надел на голову, ощутив при этом… ровным счетом ничего.

Он был из тех, кто никогда не стремился к власти.

Как можно представить себе ночь в лесу, где над головой сомкнули тесные объятья кровавые кроны. Где ступаешь в абсолютной тишине по тропе, петляющей среди мха и травы, окрашенных багрянцем. Где нет ни вскрика редкой птицы, которую бесшумно ступающий хищник спугнул с ветки, и та своим криком пробудит на пару секунд весь лес, который вновь затихнет в ожидании начинающейся охоты.

Здесь ничего этого не было.

Здесь вообще ничего не было.

Нет, взгляд цеплялся за стволы деревьев, в отличие от крон и травы, имевших самый привычный окрас и оттенок. Но… на обнаженных кустах не видно ни единого листочка. Опытный следопыт, коим считал себя Хаджар, оказался не способен обнаружить даже самый распространенный лесной след – не человеческий, конечно, а кроличий.

И не потому, что зверьки сильно плодились, просто их маршруты миграции занимали самые обширные территории.

А если не было кроликов, то и лис, и волков не сыскать. Ни рыси, ни горной пумы. Медведь здесь не пробирался в поисках дикого меда или надломленной березы, источавшей сладковатый аромат сока.

Лось не проходил в поисках не растущих здесь грибов. А олень не щипал кровавой, острой на вид травы.

Хаджар и державшаяся за его локоть прекрасная принцесса Тенед шли, как и сказал Син, по тропе белого солнца. Причем – в самом прямом смысле этого выражения.