– Сегодня Милостивый дважды одарил нас, – Осман-ага заговорил. – Избавил от опасности и привел в наш дом внучку Асие Йалмаз. Значит, мы все делаем правильно, – он прихлопнул широкой ладонью по столу. – Никто кроме Ферхата не покинет из поместья, пока все Илери не будут за решеткой. Ферит, узнаю, что ты вылез ночью через крышу, пощады от меня не жди. Архан, проследи. Теперь о Диле, – ага посмотрел прямо на девушку. – Я рад тебе. Думаю, что это знак Милосердного. Ты можешь оставаться в нашем доме столько, сколько пожелаешь. Я же найду для тебя хорошего мужа. Не благодари, – он поднял руку, будто предупреждая. – Внучка Асие Йалмаз и моя внучка тоже. Как только решим проблему, я лично займусь поиском подходящей партии. И самой лучшей партии, иншаллах*. Давайте есть, – Осман-ага сделал приглашающий жест и сам взялся за ложку.

Пока Дила вспоминала как дышать, слуги подали суп. Странно, но именно это вывело девушку из ступора. Она решилась посмотреть на Фуата; тот, утратив весь свой лукумный вид, смотрел на нее серьезно и спокойно. На мгновение девушке показалось, что в его взгляде промелькнуло сочувствие.

Ферит же нервничал: он так крепко сжал ложку, что пальцы его побелели. На лице его читалось раздражение, граничащее со злостью. Ферхат и тот не остался самим собой: нахмурился и стал еще опаснее.

В тот момент, когда Дила приготовилась закатить истерику, Архан-бей положил на край ее салатной тарелки кусочек хлеба с паштетом:

– Ешь, цветочек. И постарайся сдержаться. Мы все решим, – шептал он, чуть повернув голову.

– Что за разговоры? – Голос Османа-аги заставил Дилу вздрогнуть. – Ты что-то хочешь сказать, Дила?

А она не то, чтобы хотела сказать, она искренне желала одного – громко закричать! Но Архан-бей очень аккуратно положил свою руку на ее пальчики под столом и тихонько пожал.

– Дила! – Осман-ага, видимо, не любил ждать.

– Осман-ага, – она чудом сдержалась, – я хотела узнать, что с Бураком? Он жив?

– Жив. И скоро будет здоров. Он в больнице и его охраняют наши люди. Это все? – ага как-то очень внимательно смотрел на девушку.

В его ответе Дила нашла шанс для себя!

– Осман-ага, я благодарна вам за гостеприимство и…мужа, но нельзя ли мне домой? Ведь меня тоже можно охранять, как и Бурака. И я не буду стеснять вас, – она взглянула на агу с надеждой.

– Нет! – Осман-ага рассердился.

Вслед за ним разом заговорили все мужчины Бояджи, кроме Ферхата. Среди этой какофонии Диле удалось разобрать только то, что ей, цветочку, в поместье будет удобнее, что дом слишком большой, чтобы она смогла как-то стеснить их и под конец просьбу от Ферита, обращенную к аге: «Давайте оставим ее себе!».

Это мужской хор затих сразу после того, как высказался Ферхат:

– Нельзя. – Это все, что сказал старший брат, но ему вняли и умолкли.

– П-п-п-очему? – и снова Дила мямлила: Ферхат ее пугал.

В ответ ей достался кошмарный темный взгляд старшенького и пояснения:

– Бурак служил в спецназе. Даже в тяжелом состоянии он способен на многое. Он мужчина. Вы не Бурак, а охрана не всесильна.

Тут Дила осознала, что приговор ей вынесен, и вот этот дом-музей станет ее тюрьмой. В растерянности она не знала, что сказать и что сделать, потому и посмотрела на Мехмет-бея, стоявшего за стулом Османа-аги.

Дворецкий, как ни странно, смотрел тепло и тем подбадривал. Вероятно, поэтому Дила успокоилась. Ей даже стало интересно, почему Ферхату разрешили выходить из поместья, а всем остальным – нет. Правда, Дила догадывалась, что старшенький сам мог стать угрозой для кого-угодно.