А в какой-то момент, будто бы само собой разумевшееся дело, по настоянию жены, отправил дочь Анечку в пансион. Документы подписал на полное её содержание до двадцати лет, без права расторжения договора.
Слеп он был или глух, когда наследство его таяло на глазах. Оплачивал Михаил счета безмерные, не глядя. Екатерина - жена, пользовалась этим как могла. Хорошо еще, что дед, до смерти своей скоропостижной, позаботился о наследстве для внучек, отписав каждой по четверти миллиона рублей. Ни Михаил, ни жена его не могли этих денег касаться, тем более распоряжаться. А то бы и эти деньги пошли в оплату праздников, да на содержание многочисленных родственников Екатерины.
Точно завороженный следовал Михаил указаниям жены. Но, как и всё на свете имеет свой конец, настало время, вдруг, как пелена спала с глаз помещика. Произошло это, когда на кону встал вопрос, об определении в пансион младшей дочери - Сонечки. Вот тогда взбунтовался помещик Михаил Синицын и осознал, вдруг, каких делов наделал. Анну вернуть, нет возможности, а тут ещё и Софью хотят от него забрать. Не бывать этому.
К тому времени оставались ещё какие-то деньги у Михаила в акциях, да недвижимым имуществом, а счета его рублёвые все по векселям оплачены. Встрепенулся Михаил и тетку и жену с порога прогнал. А она к тому времени уже крутила романы не с одним, а сразу двумя любовниками. Не слишком-то Екатерина и расстраивалась, сказала Михаилу, что только за деньгами она за него пошла. Собрала, что было, да укатила за границу с молодым повесой.
Когда остался Михаил один с Сонечкой, понял, как жестоко ошибся. Как несправедливо обманут был и унижен. Бросился искать адвокатов, чтобы Анну из пансиона забрать на домашнее воспитание. Да поздно. Не помогли ни связи, ни деньги. Против своего же договора не сумел постоять.
-----
В первые дни, в пансионе, восьмилетняя Аня сильно тосковала. Если и была в чём самая большая тоска, то в том, что разлучили с Сонечкой. Очень любила Аня сестру, считай, из рук не выпускала. Всегда вместе. Тем более, когда матушка померла. Поначалу плакала Аня, по сестре, да по матери. Шли недели, месяцы и грусть-тоска стала неизменным состоянием девочки. Сначала казалось, тут в пансионе, она временно, так говорили мачеха и отец. Ждала. Думала, однажды кто-то придет и заберёт домой к Сонечке.
Но время шло, а ни кто не приходил. Потом, в одно из посещений, отец уговаривал приникшую к груди дочь, что нужно подождать ещё немного, он сделает все, чтобы они были вместе и никогда не расставались. Но прошло время, а ничего не поменялось. Аня ждала, надеялась. И очень тосковала по дому.
В какой-то момент она перестала жаловаться. Поняла - это совершенно бесполезно. Чем больше она жалуется, тем больнее отцу от того, что он ничего не может изменить. И она перестала. Когда слезами уже нельзя было что-то исправить, она радовалась приездам отца. Не таила в сердце обиды. И не спрашивала, чем она могла помешать там в таком большом доме. Просто не догадывалась о том, что стала помехой. Даже когда подруги говорили, раз она в пансионе, это значит, кому-то не угодна - не верила. Она слишком любила отца и не допускала мысли, что он мог избавиться от неё.
Но печальные глаза отца говорили об обратном. Он смотрел так, будто в чём-то виноват, но не мог исправить этой вины. Он старался не говорить про это, а она не спрашивала. Отец пытался шутить, подбадривал, но у самого в глазах невыразимая тоска.
Прошло несколько лет, прежде чем Анна до конца осознала, что не выйдет из пансиона пока не закончит его. И тогда она поняла, нужно смириться и не ждать. Принимать всё как есть. И просто жить до того дня когда исполниться двадцать. И решила терпеть. Ещё тогда в терзаниях отроческих постигла она всю науку долготерпения. Поняла, что не так бывает, как хочется. Искала хорошее в буднях, не слишком задумывалась о будущем. Смирилась. Стало легче жить и терпеть.