- Что же вам известно о них? О задумках моих? - улыбнулся Бердяев, - а вот ни за что не догадаетесь о чем я сейчас, вот только, до вашего прихода задумался. Ни за что.

- Да как же - верно о женщине. У вас и по лицу прямо всё так и написано.

- Вы Афанасий Петрович, верно прорицатель. Как есть – прорицатель. Ведь точно поняли. Про женщину думал.

- А? Как? Говорил? Говорил я?

- Теперь вижу, говорили. Но как вы умудряетесь так точно мысли мои разгадывать?

Чамкин принял важный вид и собирался сказать что-то умное, но Бердяев его перебил.

- Ведь и верно я про женщину задумался.

- А это потому я догадался, что на лицо ваше внимательно сразу, как вошел, посмотрел. И что же я увидел?

- Что?

- Приятность.

- Приятность? – удивился Бердяев.

- Именно.

- Но приятность может возникнуть на лице и по любому другому вопросу. Например, если я представлю запеченного в яблоках рябчика, на лице у меня обыкновенно может появиться, определённая приятность.

Когда Бердяев заговорил о рябчике, Афанасий Петрович, беспокойно закрутил головой и друг его понял, что пора бы и угощение представить.

- Дарья, - позвал он, чуть отклонив голову и заглядывая в приоткрытую дверь.

На крик тут же отозвались, откуда-то из глубины, и приятели услышали женский голос:

- Иду, иду.

За голосом и Дарья показалась, крупная, розовощёкая девка в расписном сарафане. Она держала в руках поднос с закусками и хрустальным графинчиком наполненном слегка мутноватой жидкостью. Афанасий Петрович тут же потянулся к графинчику и быстро налил две хрустальные рюмки. Друзья чокнулись и выпили.

- Именно! – воскликнул Чамкин, - вы сами ответили, - определённая!

- Но какая разница?

- Огромная, мой друг, разница!

- Ну, хорошо, пусть вы правы. Отдаюсь и не буду спорить, ведь всё одно переспорите.

- Правильно делаете. Так откройте, что вы думали? Иначе весь вечер не дам покою. Так вы меня ввели в заинтересованность. Спать теперь не смогу пока не узнаю, в чём мысли ваши заключаются.

Сергей Фомич снисходительно улыбнулся и спросил:

- А что вы знаете про помещика Синицына?

- Ааа. Вон вы куда закинули? Так много чего. Богат, сказывают, не жадный. Крестьян своих не обижает податями не давит, все почитай за руку с ним здороваются. Уважают. А живёт сам наследством от Прокопа Ильича оставшееся. Да и между дочками его то наследство поделено. Каждая получает после свадьбы хороший кусок. Младшая то ещё, когда, дай бог памяти, замуж выскочила. Да уж лет пят как будет. А старшая, при отце, значится, старой, вроде как, девой. Все по крестьянам разъезжает. Кому на лекарство, кому на жизнь помогает. Больно она, на монашенку, какую похожа. А вы никак Сергей Фомич, пригляделись то к девице? Ась. Точно пригляделись, - Чамкин хитро погрозил пальцем.

Бердяев молчал.

- Говорю, точно, чтоб мне лопнуть, - Чамкин налил рюмку, - так вы, что же, на Анну Михайловну, глаз положили?

- С этой стороны я вопрос не обдумывал, пока.

- Так, а чего, я вам дело, хоть завтра состряпаю, - Афанасий Петрович цокнул рюмку о рюмку друга и выпил.

Бердяев тоже выпил, поддел вилкой кусок буженины и послал его в рот, пожевал и спросил:

- Так скоро?

- А куда тянуть? Нам с вами, сами знаете, дорога давно заказана, - Чамкин скрестил руки на груди, - а ведь пожить то ещё хочется, и не абы как. Верно? Так зачем в удовольствиях, может статься последних, себе отказывать? Говорите сейчас, думали об этом?

- Думал, - признался Бердяев.

- Ну вот, считайте завтра всё дело, будет слажено. А то как, вы меня знаете, я голословно никогда ничего не скажу.