Я стояла на коленях и заламывала руки. Это было потрясающе-заманчиво, с ума сойти можно. А ещё смотрела на Яна, точнее на его макушку, искажённую мутным стеклом, встроенным в дверь. Он жестикулировал, тряс лохматой шевелюрой.

— Ян? — стоило мне только пискнуть, и он напрягся, подорвался и развернувшись, прижался к стеклу лбом.

— А?

— Ты же не шутишь со мной?

— Нет… 

— Я не верю…

— Почему?

— Это глупо.

— Почему?

— Не бывает!

— Почему? — я отодвинула засов ещё на третьем его “почему”. Теперь он приоткрыл дверь и посмотрел на меня очень честно и очень искренне. Меня за душу взяло. Его лицо просто светилось, хотя я ещё протестовала.

Значит — он радовался только тому, что сказал. Значит — ему это было по-настоящему важно. Он как будто не рассчитывал ни на что. Это так, чертовски сильно подкупало, что у меня губы и колени синхронно задрожали. 

— Ян?.. — почти испуганно шепнула я, и он тут же, быстро-быстро перебирая коленками, ко мне приблизился, смешно лыбясь и сверкая глазами, как дурачок. 

— Что? — он чмокнул меня в нос и отстранился, чтобы посмотреть на эффект. Потом засмеялся и снова чмокнул в нос, потом в щёку. Передёрнул плечами и обнял так, что кости затрещали.

— Какая ты крутая. Крутецкая. Супер! Супер-бомба! Супер-баба! Хах! У меня есть супер-баба! — он говорил полную ерунду и при этом усердно меня мял, будто пытался обнять как можно большую площадь тела. 

— Я же ещё…

— Ты ещё не знаешь, на что согласилась!

— Я не соглаш…

— Не соглашалась ни на что другое!

— Стой!

— Нет! Приготовились: три-два-один, полетели!

Он поцеловал меня так, что шея чуть не надломилась, и не прекращал, даже когда я забарабанила его по груди. 

— Тш, тш, тш, — шептал он мне в губы и улыбался. — Кайфуй, умоляю, это же так просто!

И целовал снова. Его язык касался моего, нежно, осторожно или настойчиво, в разной последовательности, и я чувствовала, как становится свинцовым тело, как набухают губы, как сводит где-то (стыдно сказать) между ног. Это было странно, прикольно и необычно. Оф! ОФ!

— Оф!

— Оф! — согласился он и встал, подхватив меня за собой.

— Нет, — но протест был отклонён, а я вернулась на исходную кроватную позицию.

— По-жа-луй-ста. Даже если ничего не будет, а если ты так со мной поступишь, то где-то в мире будет голодать три десятка африканских детей, дай мне хоть нацеловаться от души. Я уже… сил нет с тобой за тебя бороться! На всю жизнь хочу тебя нацеловать. Ты же охренительно целуешься! Сама-то пробовала? Так что за-мол-чи. Погнали!

И он снова набросился, даже зарычал в ответ на мой стон, и на мучительно-долгую секунду замер, не отрывая губ. Отстранился и… провёл языком по моей нижней губе. Усмехнулся, сделал это ещё раз. 

— Я вроде с тобой целуюсь, — просипел Ян. — А всё равно скучаю по поцелуям с тобой… Это норма? Ладно, не отвечай, херню сморозишь, — я засмеялась, а он не преминул в этот момент меня захватить и просунуть между моих губ язык. 

Это всё было, мягко говоря, мучительно. Как бы вам объяснить? Я очень редко оказывалась в такой ситуации, и если попытаться описать это не пошло, то… какого чёрта? Это было очень пошло! 

Он в какой-то момент перестал надо мной нависать, не прекращая поцелуй, и очень крепко сжал сначала талию, потом место, где красиво выпирала тазовая косточка, потом бедро. И когда я уже чуть сознание от этих странных ощущений “капкана” не потеряла, двинулся к груди. Я всегда носила простецкие спортивные топы вместо лифчиков, и ничего Яну не мешало сжать мою грудь, выкрутить сосок (почему это кажется прикольным?)