Я ни за что не подумала бы о том, чтобы включить в программу пигеджирию – мы, гореддцы, на похоронах не танцуем. Но нельзя же было просто так стерпеть Гантардову ухмылку.

– Пигеджирия – древний и уважаемый в Порфирии танец.

Гантард фыркнул.

– «Пигеджирия» буквально переводится как «виляние задницей»! – Он бросил нервный взгляд на святых в нишах и, заметив, что некоторые из них хмурились, набожно поцеловал костяшки пальцев. – Короче, труппа его сейчас в монастыре пугает монахов.

Чувствуя, как начинает болеть голова, я отдала ему флейту.

– Верни ее хозяину. И отошли этих танцоров… только повежливей, пожалуйста.

– Вы уже уходите? – удивился Гантард. – Мы с ребятами собирались пойти в «Веселую макаку». – Он положил ладонь на мою левую руку.

Я замерла, борясь с порывом оттолкнуть его или убежать. Сделала глубокий вдох.

– Спасибо, но я не могу. – И отодрала его руку со своего предплечья, надеясь, что он не обидится.

Судя по лицу, все же обиделся. Немного.

Он был не виноват – ему-то казалось, что я нормальная, что до моей руки можно вот так спокойно дотронуться. Мне ужасно хотелось подружиться с кем-нибудь на работе, но каждый раз, словно день вслед за ночью, за желанием следовало предостережение: ни на секунду нельзя терять бдительность.

Я повернулась к клиросу, чтобы забрать свою накидку, а Гантард поспешил выполнять поручения. Тут за спиной раздался вскрик старика:

– Леди, подождите! Абдо пройти весь этот путь, только чтобы встретить вас!

Глядя прямо перед собой, я нырнула на лестницу и скрылась с его глаз.

Монахи закончили петь «Отход» и начали снова, но храм был еще наполовину полон – казалось, никто не хотел уходить. Принца Руфуса в народе любили. Я едва знала его, но, когда Виридиус представил нас, он говорил со мной ласково, блестя глазами. Видно, успел так же наблестеть половине города, судя по количеству людей, которые копошились в нефе, приглушенно переговариваясь и горестно качая головами.

Руфус был убит во время охоты, и королевская стража не нашла никаких улик, указывающих на то, кто это сделал. Отсутствие головы предполагало драконов – по крайней мере, некоторые так считали. Скорее всего, саарантраи, которые присутствовали на похоронах, очень хорошо понимали это. Осталось лишь десять дней до прибытия ардмагара и четырнадцать дней до годовщины мирного соглашения. Если принца Руфуса убил дракон, то время он выбрал на редкость неудачно. В народе из-за всего этого и так уже бродили волнения.

Я хотела было выйти через южные двери, но до них оказалось не добраться из-за каких-то строительных работ. На полу валялось нагромождение деревянных и металлических труб. Пришлось идти дальше по нефу к главному входу, следя краем глаза, чтобы из-за какой-нибудь колонны не выпрыгнул мой отец.

– Спасибо! – воскликнула пожилая фрейлина, когда я проходила мимо, и прижала руки к сердцу. – Еще никогда меня так не трогала музыка.

Я благодарно кивнула, не останавливаясь, но ее энтузиазм привлек внимание других придворных, стоявших поблизости.

– Превосходно! – услышала я.

– Безупречно!

Я скромно кивала и пыталась улыбнуться, уворачиваясь от рук, которые тянулись к моим. Пока я прокладывала себе путь в толпе, улыбка у меня на лице, по ощущениям, застыла и стала пустой, точно как у саарантраи.

Проходя мимо кучки людей в домотканых белых рубахах, пришлось на всякий случай накинуть на голову капюшон.

– Я похоронил столько народу, что и посчитать не могу – да пируют они все на Небесах, – заявил громила в натянутой на голову белой войлочной шляпе, – но ни разу не видел Небесной лестницы – до сегодняшнего дня.