Дальше была полная побед и опасностей жизнь, и в конце её, глядя на многочисленных, но не всегда разумных внуков и правнуков, Эдрик переговорил с жрецом Темного храма, что в Туманном лесу, сделал в тот храм значительный вклад – душами убиенных врагов и парой сундуков земных ценностей, и в миг смерти сталось так, что душа его не покинула возведённого на его глазах замка, а осталась с родными.
И что же, затея оправдала себя полностью. Его чтили и уважали, а он помогал потомкам овладеть магической силой, подсказывал, как быть, если кто-то осмеливался интриговать против крепко сидящей подле королевского трона фамилии, и просто – помогал. Правом призвать его обладали все, в ком текла его кровь, и он не отказывал. Бывало всякое, но…
Правду говорят, нет ничего вечного в мире, вот и могуществу графов Мерсийских, кажется, пришёл конец. Хотя ещё тридцать лет назад ничего о том не говорило.
Вильгельм, пятнадцатый граф, удачно женился, получил за женой хорошее приданое и упрочил положение фамилии, строил новые замки, ходил в походы на вороватых соседей и на нежить Туманного леса. Жена принесла ему семерых детей – четыре сына, три дочери. И младший брат, Годрик, вырос могучим магом и неплохим полководцем.
Только вот самый младший сынок Вильгельма появился на свет в ночь Чёрной луны. Графский лекарь говорил, что роды ожидаются ещё через неделю, но что-то пошло не так. Графиня вышла к ужину, охнула, вскрикнула… и через час младенец Хьюго уже громко кричал на руках повитухи, а потом и кормилицы.
Почему-то именно Годрик, виконт Моркар, больше всех беспокоился о том, что младенец родился в проклятую ночь, и значит, не следует ждать от него ничего хорошего. И никакие разумные слова о том, что маги живут долго, и проклятье может не проявить себя никак, на него не действовали. И вправду, случалось всякое – и до ста лет доживали, прежде чем начинали неминуемо сходить с ума, но в сто лет-то и дети уже выросли, и внуки взрослые, и как бы не правнуки. А кому-то не везло, и лет в четырнадцать уже всё, неминуемая гибель.
Но Хьюго рос и развивался, как всякий мальчишка, а после – молодой маг. Учился бою, кулачному и оружному, изучал языки, читал магические книги и подчинял свою магическую силу, а той силы, надо сказать, было ему дано немало. В девятнадцать он уже водил походы в Туманный лес – на охоту за тамошним зверьём и истреблять нежить. И Эдрик вместе с отцом парня отчаянно надеялся, что проклятье не даст о себе знать как можно дольше.
А поганец Годрик каркал, каркал и накаркал. Он твердил, что проклятые – не жильцы, что их нужно изгонять из дому, потому что они опасны, что такой маг в любой момент может убить хоть мать, хоть отца, хоть жену с деточками малыми. Уж конечно, находились такие, кто слушал эти россказни, за выпивкой или просто так, вечером у камина. И не просто слушали, а ещё и несли дальше.
И когда случилось то, что случилось, Годрик начал вопить посреди двора, что проклятому не место среди людей. Пусть, мол, признается в том, что сотворил, покается и сдохнет наконец. И у Годрика нашлись сторонники – зря он, что ли, лил им в уши всякую гадость?
В ту ночь и сам Эдрик еле спасся – потому что этот гадёныш задумал ни много ни мало извести и его тоже. Потому что фамильный дух не согласился поддержать Годрика против старшего, Вильгельма, а Годрик-то тоже неплохой маг, вырастили и выучили на свою голову, называется. И знает, как уничтожить такого духа, каким является Эдрик, и каким прожил уже намного больше, чем человеком. Поэтому пришлось убегать – в ночи, будто вору какому-то, вместе с Хьюго, с беднягой Хьюго.