— Могу я хотя бы взглянуть чем ты занимаешься? — спрашивает она. — Или это тайна?

— Не тайна. Если хочешь взглянуть, взглянешь.

— Это радует.

Помолчав, все же задает свой вопрос:

— Твои “каникулы” все еще продолжаются? Или тебе надоело по чужим квартирам болтаться?

Мне не надоело.

С каждым днем я все больше вхожу во вкус.

Кажется, до того дня, пока не свалил из дома, я не понимал всю степень своей угнетенности. Все из-за него. Из-за отца. Сейчас мне кажется, что я скорее сдохну, чем проиграю. Надеюсь, что я удачливый.

— Как дела у тебя? — перевожу тему.

— В конце недели командировка на два дня. Ты с кем-то встречаешься? — вдруг спрашивает она.

— Нет, — выпрямляюсь.

Из кабинки за спиной выходит какой-то пацан. Моет руки и направляется к двери.

— Вчера я видела Марину…

— Мне это не интересно.

— Ясно. Что ж, она передавала тебе привет.

Очень сомневаюсь. Все, что она может мне передать — это пожелание гореть в аду. После нашего последнего разговора мы ни единым словом не обмолвились, даже находясь в одном помещении. Это было давно, и я хреново те дни помню, потому что… тупо бухал несколько охрененных дней. После того, как Калинина попросила больше ей не писать и не звонить, я зависал в “Барабуле” гребаную неделю.

— Передай ей взаимный привет, — усмехаюсь.

Оборачиваюсь, потому что в отражении зеркала за своей спиной вижу Алёну.

Войдя в дверь мужского туалета, она с независимым видом осматривается, и это просто гребаная фантастика!

— Пздц… — бормочу в трубку, пораженный.

— Что? — переспрашивает мать.

— Ничего, — откашливаюсь, наблюдая за тем, как эта девица складывает на груди руки и впивается в меня глазами. — Мне идти надо.

— Ладно. Спокойной ночи.

— И тебе, — сбрасываю вызов и толкаю телефон в карман. — Ты в курсе, зачем люди в туалет ходят? — спрашиваю, развернувшись.

— Я не стеснительная, — пожимает она плечом.

— То есть, я могу помочиться? — киваю на писсуар.

— Если тебе не терпится.

Мне не терпится узнать, какого хрена ей от меня нужно.

— Я весь внимание. — Кладу на пояс руки.

Дальше случается волшебство.

Ее лицо становится напряженным, и я вопросительно выгибаю брови.

Заправив за уши волосы, прячет ладони в задние карманы своей короткой юбки. Облизнув губы, кусает их, продолжая долбить меня этим пристальным взглядом.

— Ты сейчас пытаешься передать мне телепатический сигнал? — спрашиваю сухо.

— Нет, я просто думаю…

— Думай быстрее.

— Думаю, ты правда такой мудак, или это только кажется.

— Думаю, что тебе не кажется.

— Ты… ты ее… любишь? — вдруг выпаливает она.

Вопрос заставляет лицо окаменеть.

Я пьяный, но не настолько, чтобы обсуждать с какой-то борзой телкой свои гребаные сердечные дела. В своей жизни их я вообще ни с кем никогда не обсуждал, только с бабулей школьную любовь Варю из пятого “Б”.

— Кого “ее”? — Складываю на груди руки, прекрасно понимая, что она вломилась в мужской туалет не для того, чтобы говорить о какой-то левой “ней”.

— Аню… — произносит еле слышно.

Напрягаю челюсть, давая себе минуту на раздумья.

Она нервничает, и теперь я вдруг хочу узнать, что, твою мать, происходит?!

В последний раз, когда я видел ее подругу, она боялась садиться в мою машину. Она шарахается от меня, как от паяльника. Какого хрена теперь ей от меня надо?!

Блять…

Всю душу вымотала.

— Это она тебя прислала?

— Нет…

Разочарование есть, и на вкус оно горькое.

— Че те надо? — спрашиваю жестко.

На ее лице впечатляющая внутренняя борьба.

Такая, что я вдруг боюсь ее спугнуть.

Не шевелясь, просто застываю, вдруг понимая, что она не выйдет из этого туалета, пока я не получу ответ на свой вопрос.