Таким образом, в семье Татьяны Г. прослеживается: 1) повторение сценария, созданного, согласно семейному мифу, еще до ее рождения: проживание ребенка отдельно от матери; нарушение эмоционального контакта между матерью и ребенком; 2) нарушение половой идентификации и ролевого поведения Татьяны Г. (идентификация с маргинальной ролью отца), выраженные черты маскулинности и макиавеллизма, поощряемые в семье бабушки и дедушки; опасения по поводу нарушений в поло-ролевом поведении сына; 3) стремление компенсировать родительскую ответственность, «отыграть» роль матери рождением второго ребенка.

По результатам диагностики типов межличностных отношений (тест Т. Лири) получены низкие показатели по шкале «подчиняемость» (3 балла), умеренные показатели агрессивности (6 б.), подозрительности (8 б.), зависимости (7), дружелюбия (8) и альтруистичности (7), высокий показатель авторитарности (11) и экстремальный показатель эгоистичности (13). Таким образом, для Татьяны Г. характерен властно-лидирующий и независимо-доминирующий типы межличностных отношений, что дает основание считать ее склонной к установлению субъект-объектного типа взаимодействия (Мусликова, Карпушина, 2011). По результатам опросника «Родительский перфекционизм», получен средний показатель уровня родительского перфекционизма – 8 баллов, т. е. Татьяна Г., несмотря на доминантность и эгоизм, склонность строить «объектные», подчиняющие себе отношения с окружающими, в общении с ребенком старается проявлять «конструктивный перфекционизм», способствующий развитию ребенка. Она стремится к «субъектному» взаимодействию с сыном, которое стимулировало бы его к достижению более высоких результатов, но не приводило бы к негативным психологическим переживаниям (Андреева, 2015). Однако в реальности отношения Татьяны Г. с 12-летним сыном дисфункциональны, что связано со средой, в которой она росла. Но, несмотря на нарушения в отношениях между матерью и сыном, нежеланием Татьяны Г. принимать на себя функции родительской ответственности, «идеальный» образ семьи у нее связан с присутствием сына. По методике «Семейная социограмма» (Никольская, 2010), в «идеальной семье» Татьяны Г. нарисовала на первом плане себя вдвоем с сыном, а затем в отдалении «предполагаемых» мужа со вторым ребенком и подчеркнула, что на данный момент ей наиболее комфортно, когда она вдвоем с сыном. Потенциально испытуемая стремится к «субъектному» взаимодействию с сыном, не вызывающему у ребенка негативных психологических переживаний, в реальности же она не способна к такому взаимодействию и остается в границах объектного типа отношений, обусловленных родительской семьей, в которых она росла, усвоив объектный тип родительского воздействия в отношении ребенка. Выявленный конфликт испытуемой явился основанием для психологического коррекционного воздействия.

Наиболее информативным приемом диагностики стала работа с рисунками «Сон, который меня взволновал» и «Сон, который повторяется», где у Татьяны Г. присутствовал сюжет о том, что она держит в руках предмет, который ей не нужен, но она не может выпустить его из рук. Рисуя и проговаривая сон, Татьяна Г. самостоятельно идентифицировала этот предмет с образом сына. Произошло, таким образом, «порождение актуальной психической реальности», в которой общение с сыном приняло межличностный характер. В отношении к ребенку мать осознала, что ее сын так же одинок в семье, как и она в ее детских и взрослых отношениях с родителями. Эта мысль легла в основу переоценки ею жизненных ценностей и появлению «субъект-субъектного» в варианте «субъектно-порождающего» и возможно «субъектно-совместного» типа взаимодействия между взрослым и ребенком (Панов, 2014).