– Хочешь сказать, что никогда не изменял своей жене?

– Не так… Были проходные варианты. Через секунду забывал об этом.

– Твои предложения? – Елену это стало немного раздражать.

– Нет предложений. Есть только большая тревога, – этот здоровенный навоевавшийся красавец говорил как маленький ребенок: «Мама, я не понимаю, что со мной происходит, дай мне какую-нибудь таблетку, чтоб это прошло…»

«Ясно, – подумала Елена с горечью. – Это Караванов, только упакованный в мышцы и деньги… когда же я уже наткнусь на что-нибудь другое…»

– Ну тогда давай рассмотрим все варианты. – Она снова услышала у себя интонации учительницы младших классов: – Вариант первый – мы больше с тобой не встречаемся.

– Не подходит, – обиженно пробурчал Никита.

– Вариант второй: ты понимаешь, что жена и любовница – это разные вещи. Что никто не запрещает тебе испытывать что-то к обеим, потому что это разные чувства…

– Но я-то один.

– Тогда совет: на страничке знакомств, где вывешена твоя фотка, напиши жирными буквами «верен своей жене», – усмехнулась Елена. – А еще лучше, напиши это на фотке, где ты голый, когда в очередной раз будешь ее высылать. Прямо через всю голую спину и задницу…

– Это не моя фотка. Просто взял в Интернете…

– Никита! Сколько тебе лет? Как тебе только фирму доверили… – захохотала Елена.

– Я, кстати, совсем неплохо ею управляю, – насупился он.

– Да уж, наверное, лучше, чем собственными чувствами. Я только хочу тебя честно предупредить: с моей стороны все безопасно, ты мне в мужья не нужен.

– Чем-то не вышел? – игриво спросил он.

– Выйти замуж за мужика, который больше двадцати лет был женат на домохозяйке, может только домохозяйка или сумасшедшая.

– Почему?

– Потому что у тебя в голове соответствующий образ мира. Ты привык получать утром глаженую рубашку и дымящийся завтрак. А вечером – дымящийся ужин и глаженую простыню…

– И что в этом плохого?

– Но я не умею гладить. И не собираюсь учиться.

– А кто твоим мужьям гладит рубашки?

– Сами…

– Вот поэтому ты так часто и разводишься…

– Я развожусь не часто, а нормально. А ты живешь в семье, где баба не мужика гладит руками, а рубашки утюгом.

– У нас все нормально в сексе… – вспыхнул он.

– Ты это мне говоришь? Да ты как будто вышел из тюрьмы…

– У нас есть секс.

– Ну если ты считаешь то, что у вас называется сексом, чего ты сюда приперся?

– Сам не знаю…

– Все. Вези меня домой. Я не хочу, чтоб меня посадили за растление несовершеннолетнего, – разозлилась Елена.

Ехали обратно молча. Никита изо всех сил делал музыку громче, в расчете, что она скажет:

– Сделай потише.

Елена молчала как партизанка.

У дома он положил руку на ее ладонь:

– До встречи.

– Ага, – холодно сказала она и открыла дверцу.

– А последний поцелуй? – удивился он и сгреб ее в охапку…

«Господи, что я за дура такая? Зачем обращать внимание на тексты, которые он говорит. Пусть себе мурлычет, страдает, рвет волосы на накачанной груди… ну, может, это у него всегда так в романах по сценарию: любовь-морковь-кровь! В конце концов, парень Афган прошел! Мне-то что? Меня ж в нем не тексты заводят, а тело…» – подумала Елена, отключаясь в его объятиях.

А вечером вообще не выходила в Интернет, чтобы не участвовать в «страданиях юного Вертера».

Позвонил Караванов, начал подробно рассказывать про успехи на играх. Совершенно не хотелось все это слушать. Елена грубо спросила:

– С какого момента наши бюджеты пойдут порознь?

– Как тебе захочется, – сказал Караванов.

– Надеюсь, это шутка? – зловеще намекнула она.

– Конечно, – ответил он.

– Шутка должна быть смешной.