– Они уже девять лет женаты, неужели не устали друг от друга? Что же это за чувство, которое захватило вас с Крисом, захватило Джори и которого нет у меня?

Я покраснела и опустила голову, проговорив в замешательстве:

– Не знала, что ты пьешь один.

– Ты многого не знаешь обо мне, дорогая мамочка. – Он проглотил вторую порцию виски (я услышала это, даже не глядя на него). – Даже Малькольм иногда пил.

– Ты все время сравниваешь себя с Малькольмом? – полюбопытствовала я.

Он рухнул в кресло и закинул ногу на ногу, лодыжкой на колено. Мой женский взгляд сразу заскользил по мягкой мебели и покрывалам. Ведь мой сын в минуту раздражения мог положить ноги в грязных ботинках на дорогую обивку или вконец испортить великолепное покрывало. Потом я перевела взгляд на его обувь. Подошвы были необыкновенно чистыми, как будто ступали только по бархату. Как ему это удается? Ведь в детстве он был таким грязнулей. Однако, став взрослым, приобрел любовь к чистоте.

– Что ты так рассматриваешь мою обувь, мам?

– Она очень красива.

– Тебе в самом деле так кажется? – Он с безразличием глянул на свои туфли. – Они стоят шестьсот баксов, и я доплатил еще сотню за обработку подошв, чтобы они не снашивались и не пачкались. Это теперь шик – обувь, у которой постоянно чистые подошвы.

Я нахмурилась. Разве в этом есть какой-то смысл?

– Но ведь верх туфель сносится раньше, чем подошвы.

– Ну и что?

В самом деле. Что сейчас значили для нас деньги? У нас их было больше, чем мы могли истратить.

– Когда сносится верх, я куплю себе другую пару, а эти выброшу.

– Тогда зачем обрабатывать подошвы?

– Ну перестань, мам, – сердито проговорил он. – Я просто люблю, чтобы вещи сохраняли свой вид, пока я их не выброшу… и люди тоже… Мне неприятно будет смотреть на Мелоди, когда она будет ходить с толстым животом, как корова.

– Я буду счастлива, когда у нее все будет заметно. Может быть, тогда ты перестанешь пялиться на нее.

Он зажег сигарету и спокойно посмотрел мне в глаза:

– Бьюсь об заклад, мне не составит труда отнять ее у Джори.

– Как ты смеешь говорить такое? – возмущенно воскликнула я.

– Она никогда не смотрит на меня, ты заметила? Я думаю, она просто не хочет признаться самой себе, что я лучше выгляжу сейчас, чем Джори, я выше его, изящнее, а главное, во сто крат богаче.

Мы смотрели друг другу в глаза. Я нервно сглотнула комок в горле и стряхнула с одежды невидимую пушинку.

– Завтра приедет Синди.

Он прикрыл глаза и крепче сжал ручки кресла, больше ничем не высказав своего отношения к этому известию.

– Я неодобрительно отношусь к этой девчонке, – сдержанно выговорил он.

– Я надеюсь, ты не будешь обижать ее, пока она здесь. Вспомни, с каким обожанием она к тебе относилась в детстве, буквально не отходила от тебя. Она очень любила тебя, пока ты сам не настроил ее против себя. Она и сейчас стала бы так же к тебе относиться, если бы ты не издевался над ней так безжалостно. Барт… неужели ты не сожалеешь о тех неприятностях, которые ты причинил ей, о тех грубых словах, которые ты говорил своей сестре?

– Она мне не сестра.

– Сестра, Барт, сестра!

– О господи, мама, я никогда не буду считать ее сестрой. Она приемыш, она нам не родная. Я прочел несколько писем из тех, что она писала тебе. Разве ты не видишь, что она собой представляет? Или ты просто читаешь слова, не задумываясь над их смыслом? Как может девушка иметь столько поклонников и не быть при этом испорченной?

Я возмущенно вскочила.

– Почему ты так несправедлив к людям, Барт? – закричала я. – Ты не хочешь признавать Криса своим отцом, Синди – своей сестрой, Джори – своим братом. Или тебе никто не нужен, кроме тебя самого и этого отвратительного старика, который повсюду таскается за тобой?