– Привет, – сказал второй.

– Ну-ну! – сказал Сэм.

И наступило одно из тех неловких молчаний, какие так часто сопровождают такие встречи старых школьных товарищей. Оба щеголя, тоскуя, ждали, когда наступит неизбежный миг доения, а Сэм только сейчас вспомнил, что это те два поганца, которых он in statu pupillari[1] терпеть не мог. Тем не менее этикет требовал хотя бы малой толики беседы.

– Чем это вы занимались? – спросил Сэм. – Вид у вас праздничный.

– Обедали, – сказал первый щеголь.

– Банкет райкинских выпускников, – сказал второй.

– Ах да, конечно! Его же всегда устраивают в это время года, верно? И наверное, много ребят собралось?

– О да.

– И хороший обед?

– Недурной, – сказал первый щеголь.

– Неплохой, – сказал второй.

– Но речи были жуткие.

– Ужасные!

– Не понимаю, откуда они выкапывают таких субъектов!

– Да.

– Этот Брэддок!

– Ужасно.

– Да неужели старик Брэддок произнес речь? – радостно сказал Сэм. – И скверно?

– Хуже всех.

– Абсолютно.

– Этот анекдот про ирландца.

– Гнусь!

– И вся эта чушь про милую старую школу.

– Ужас!

– Если хотите знать мое мнение, – сокрушительно сказал первый щеголь, – так я считаю, он допился до белых слонов.

– Под завязку, – сказал второй.

– Я следил за ним во время банкета, так он всасывал шампанское, как пылесос.

Наступило молчание.

– Ну, – сказал первый щеголь неловко, – нам пора.

– Торопимся, – сказал второй щеголь.

– У нас ужин в «Гневном сыре».

– Где-где? – спросил Сэм.

– В «Гневном сыре». Новый ночной клуб на Пэнтон-стрит. Ну, увидимся, э?

– Непременно, – сказал Сэм.

Новое молчание уже сгущалось в желе, когда подползло такси и оба щеголя с энтузиазмом прыгнули в него.

– Страшно, как человек способен опуститься, – сказал первый.

– Ужас! – сказал второй.

– Хорошо, что мы вовремя убрались.

– Да.

– Он уже созрел для дойки, – сказал первый щеголь.

– Уже рот раскрыл, – сказал второй.

Сэм зашагал дальше. Хотя господа Бейтс и Тресиддер никогда не пользовались его расположением, они принадлежали к тому, что мистер Брэддок назвал бы (да и назвал не менее одиннадцати раз в своей застольной речи в этот вечер) милой старой школой, и встреча с ними приятно его взбодрила. И пока он лавировал в толпе, ощущение, что он – вельможа, посетивший свое имение после долгого отсутствия, возросло еще больше. Он озирал прохожих с веселым дружелюбием и жалел только, что недостаточно знаком с ними и не может похлопать их по спине. А когда на углу Веллингтон-стрит он наткнулся на обтрепанного вокалиста, выводившего скорбные рулады на сточной решетке, он счел личным афронтом, что подобное может происходить в его владениях. Он почувствовал, что лично ответствен за тяжкое положение этого бедняги, и пришел к выводу, что ситуация требует вельможной щедрости.

Отправляясь на вечернюю прогулку, Сэм разделил свои деньги на две части. Его багаж вместе с аккредитивом прежде него пересек океан на «Мавритании», а поскольку могли пройти сутки-другие, прежде чем он восстановил бы связь с ними, то предусмотрительно поместил принципиально большую часть в бумажник, наметив приобрести на нее новый костюм и прочие необходимые вещи прямо с утра, чтобы нанести свой первый визит в Тилбери-Хаус в пристойном виде. Остаток, достаточный для вечерних развлечений, он рассовал по карманам брюк.

А потому он теперь пошарил в правом кармане брюк. Его пальцы сомкнулись на монете в полкроны. И тут же разомкнулись. Да, он ощущал себя вельможей, но не настолько все-таки вельможным. Что-нибудь в духе двух медяков устроило бы его больше, но он с изумлением обнаружил, что его правый карман, если не считать полкроны, как будто пуст. Он обследовал левый карман. И тот оказался пустым.