Я бы его послал к чёрту и устранил. Но Дан лучший. А у меня нет времени, чтобы искать ему замену. Время играет против меня. Счёт идёт на часы. И мне важно успеть.

– Ты сейчас же подключишь все свои связи и начнёшь искать Нику. Негласно, без шумихи. Понял? – встряхиваю его, как щенка.

– Да, – отвечает ровно, но я почти слышу, как скрипят его зубы. Жаль, мозги из головы выскочили. Я точно знаю, что там, в черепной коробке, сейчас пусто, ветер гуляет. Думать нечем. Но мне достаточно будет, если он хорошо сделает свою работу, следуя моим приказам.

– Если надумаешь меня обмануть или обхитрить, сделаешь вид, что развёл бурную деятельность, и ничего не предпримешь в итоге, берегись. Я не тот, с кем проходят подобные номера. Услышал? – ещё одна встряска, больше похожая на пихание в грудь.

Так пацаны себя в подворотнях ведут, когда отношения выясняют, но мне сейчас не до этики и эстетики. Плевать, как это выглядит. Важно вдолбить ему в голову нужные мысли и действия. Об остальном буду думать потом. И о перестраховке – тоже.

– Да, – смотрит Дан мне в глаза, не отрываясь.

– Если с её головы упадёт хоть один волос, порву собственными руками. Никакого насилия. Нежно. Бережно. Будто она – великая драгоценность, на которую нужно молиться. Дошло?

Дан наконец-то вырывается. Да я и не держу его больше.

– Может, ещё лбом у её ног побиться? Как у великой святыни?

– Можешь, – благосклонно разрешаю я. – И ноги поцеловать – тоже. А ещё прощения попросить за своё хамское поведение.

Я вижу, как Дана перекашивает. Жаль. Придётся расстаться с ним, по всей видимости. Нервы у него ни к чёрту. Выдержки не хватает. А также профессионализма. Слишком он эмоционален. А это мешает.

– Но это лирика. А теперь по существу.

Дан всё же подбирается. Я вижу, как он берёт себя в руки. Понимает, что сейчас я скажу главное. И это так.

– Она забрала с собой то, что принадлежит мне.

 «Ещё и воровка», – читаю я в его глазах. Вот теперь до него дошло. Вижу. Чувствую. И знаю: он сделает всё, что я скажу. Но мне нужны гарантии, что он не рискнёт импровизировать и неправильно трактовать мои приказы. Поэтому ставлю финальную точку:

– Ника носит моего ребёнка. А своё я не отдаю. Никому и никогда.

Дан наконец-то убрался с глаз долой.

Я снова смотрю в темноту. Немое кино ночного города. Мигают огни, мчатся машины. Чужая жизнь разворачивается за моим окном.

Тишина. Раньше мне нравилось. Можно работать. Мысли обретают чёткость и ясность. Но сейчас мне не до работы.

Как ты там, моя девочка? Не холодно ли тебе? Ты такая нежная. Так часто мёрзнешь. А я так любил греть твои озябшие ладони…

Нет, не любил. Люблю. Никакого прошедшего времени. Только настоящее и будущее. Иначе можно сойти с ума.

Поела ли ты? Тебе нужно есть за двоих, чтобы были силы.

Я не был уверен, что Ника беременна. Скорее, выдавал желаемое за действительное. Да что там: просто верил. Верил так, как не каждому фанатику суждено.

Когда находишься постоянно рядом, замечаешь мелочи. Её раздражительность и впечатлительность. Крохотную задержку, что дарила надежду.

Ни с кем и никогда я не поступал так. Ни с одной женщиной. Брал, не спрашивая. Отдавал, не интересуясь, хочет ли она того же.

Но Ника не другие. Она моя. И на этом можно поставить точку.

Я продолжал вслушиваться в тишину. Ждать её шагов – тихих и таких желанных. Но дом молчал, затаился. Смотрел на меня враждебно из каждого угла. Дом меня не любил. Может, потому что ему не хватало света. Как и мне сейчас.

Как ты там без меня? – продолжаю вести внутренний диалог, зная, что никто не ответит. За короткое время я привык к неодиночеству. Ника, собака, Дана… Шумели, смеялись, спорили. А сейчас пусто и гулко. Будто вырвали сердце из груди.