Принял душ, постоял перед закрытой дверью, словно за ней меня ждал серьезный разговор с родителями.

— Наконец-то, — аж зарычал Гора, как только я вышел в кабинет. — Вьюга, сукин ты сын…

— Гора, следи за словами, — ответно рыкнул я и плюхнулся в кресло. — Знаешь, есть поговорка про то, что порой безопаснее промолчать о том, что видишь?

— Не знаю я такой поговорки, Вадь, не знаю! А про шапку, вора и огонь знаю. Так вот знай, Вьюга, у тебя на лбу написано, что девчонка тебе в душу твою застуженную запала, — на одном дыхании выпалил самый спокойный из моих друзей, а потом с облегчением откинулся на мягкую спинку дивана и закурил, как после секса, причем улыбка у него была соответствующая.

— Все же лучше бы тебе помолчать, Гора.

— А я рад, Вадь. Даже юлить и строить из себя джентльмена с фильтром во рту не собираюсь. Так и знай, что я рад.

— Ну, раз уж у тебя пломбу сорвало с откровенности, Горик, то ты прекрасно знаешь, что мозг порой путает чувства и желание помочь.

— Вьюга, тебя давно продуло стужей, — Гора открыл окно, втянул полную грудь морозного воздуха и резко обернулся. — Это ты путаешь! Путаешь разницу между готовностью прикрыть задницу бедовой девки и желанием уберечь, защитить спрятать. Так вот слушай, ты Нинке задницу в свое время прикрыл, поступил благородно, вопросов нет, но с Крошкой твоей совсем иначе… Ты грудью за неё встал, хотя знаешь, что мы за тебя любого порвем.

Голос Горы был холодным, трескучим от сдерживаемых эмоций, оттого и лупил прямо в сердце. Друг редко позволял втянуть себя в душевные разговоры, он сторонился их, потому что нет более скользкой дорожки, чем советы в делах душевных.

— Она — ящик Пандоры, Гора! Огромный икс в километровом уравнении…

— А чего ты боишься? Тебя дважды взрывали, твой офис жгли, тебя пытались посадить за махинации, но тебе было все нипочем. Ты пер, как танк по бездорожью, чуя собственную силу и правоту. Ты, Вадя, плюнул на наставления отца и выпорхнул из родительского гнезда, не взяв ни копейки денег! И выплыл… Сука, Вьюник, ты вообще понимаешь, что ты можешь сделать?

— Я понимаю, что могу искалечить жизнь невинной девочке. Гусеницы моего бронебойного танка в такой грязи, что ехать по светлой душе уже пострадавшей малышки — преступление…