Впрочем, мне не до размышлений и уж тем более не до споров.
— Нет, у меня подруга там.. — сбивчиво и почти умоляюще пытаюсь донести до охранника. — Она не оформила договор…
Меня чуть ли не трясёт, и я не уверена, что говорю хоть немного понятно. Но предчувствие чего-то страшного никак не позволяет успокоиться.
— Разберёмся с ней сами, — жёстко отчеканивает охранник. — На выход.
Он чуть дёргает меня в сторону, отпуская руку, но подталкивая в спину. Не сомневаюсь, что в его понятии это был лёгкий толчок, но я с трудом удерживаюсь на месте. Уйти не могу, но и переть напролом — я не самоубийца.
Разворачиваюсь обратно с максимально молящим видом, на который способна.
— Я не могу так, — жалобно говорю. — Я должна хотя бы увидеть её…
— На выход, я сказал, — непреклонно возражает охранник.
Он смотрит на меня исключительно как на помеху и вряд ли вообще хоть немного внимает сказанному. А даже если да, наверняка пренебрежительно относится — мол, все взрослые люди, знали, на что идут.
— Тогда можно я хотя бы в зале побуду? — в отчаянии спрашиваю, лихорадочно размышляя, что делать.
Тревога ведь не только не отпускает, но будто даже разрастается.
Мне, конечно, не разрешают. Хотя я изначально прошла сюда как зритель, но после таких фортелей, говорят, только на выход. Само собой, я не принимаю такой ответ. Кажется, спорю, в какой-то момент даже пытаюсь прорваться…
Время превращается в какую-то мешанину лихорадочных споров и действий, я теряю им счёт. Словно сама себя не ощущаю и не понимаю, что когда происходит. Пока к нам вдруг не подходит примерно тридцатилетний мужчина в деловом костюме.
— Что здесь происходит? — вопрос задан охранникам, но я мгновенно переключаюсь с них на подошедшего.
Может, хотя бы он сможет помочь? Если не получится увести отсюда Свету, то хотя бы договор в спешке оформить дадут? Уверена, что и с ним моя красивая подруга запросто сможет получить хорошую выручку, а так хоть нам обеим будет немного спокойнее.
— Девушка лезет, куда не надо, — слышу ответ охранника и, не выдержав, встреваю:
— Моя подруга участвует в аукционе, но необдуманно не заключила договор, и я боюсь за неё…
Одновременно хочется и донести важность происходящего до этого, судя по всему, администратора или даже владельца торгов; и успеть договорить. Судя по тому, как грубовато ответил обо мне охранник, время в лучшем случае поджимает. Так и чувствую, что меня вот-вот прогонят. Потому и не получается дать полный и нормальный в ответ, только и остаётся, что отчаянно смотреть на незнакомого явно важного мужчину, пытаясь взглядом передать, насколько это важно.
Кто-то из охранников ещё что-то говорит, но я не слышу. Главное, что меня пока не выдворяют. И, судя по всему, не станут без воли подошедшего.
А он тоже едва ли их слушает — смотрит на меня. Прищурено, задумчиво, внимательно. Ещё и моё тело взглядом зачем-то окидывает. Но вроде не похотливым, скорее, профессиональным.
Только и стою перед ним, не зная, что делать дальше. Аукцион ещё не начался, время вряд ли поджимает, но к чему эта пауза? Он так долго думает, выставлять меня или что?
Наверное, тогда стоит склонить его в правильную сторону. Уже начинаю подбирать более связные слова, чем тот свой недавний выпад, как мужчина, видя это, вдруг успокаивающе проговаривает:
— Ничего, ничего. Не волнуйся. Пойдём в гримёрку к твоей подруге.
Сказать, что я удивлена такому решению — это сильно преуменьшить. Скорее ждала, что мне будут говорить, что это выбор и ответственность подруги и прочие в целом объяснимые циничные бла. Охранники вот тоже в недоумении, но не спорят.