Отчасти это было понятно; все знали, что самоцветы обладают специфической вибрацией, которая соотносится с небесными сферами, а сами сферы, конечно, влияют на землю. Как наверху, так и внизу. Но все же он не понимал, как вибрации влияли на пространство, портал… на это. Мысли об этом вызвали в нем желание, потребность потрогать их, убедить самого себя, и он отложил в сторону свертки, стал рыть в левом углу тайника, где, если нажать на определенную шляпку гвоздя, одна доска отделялась и плавно поворачивалась на шпинделях. Он сунул руку в темную щель, нащупал маленький замшевый мешочек, и, как только прикоснулся к нему, чувство неуверенности немедленно рассеялось.

Он развязал мешочек и высыпал на ладонь его разноцветное содержимое, сверкавшее в темной тени: яркую белизну бриллиантов, лавандовые и фиолетовые аметисты, золотое сияние топазов и цитринов. Достаточно?

Достаточно, чтобы перенестись назад, – это точно. Достаточно, чтобы с некоторой точностью управлять собой, выбрать, насколько далеко он окажется. Но достаточно ли, чтобы перенестись вперед?

Он взвесил на ладони сверкающую пригоршню и осторожно высыпал их назад. Нет, еще не пора. Но у него пока было время на поиски; он никуда не собирался как минимум четыре месяца. Пока он не убедится, что у Мадлен все хорошо и что она носит в своем чреве его ребенка.

– Джоан, – Майкл взял ее за локоть, удерживая, чтобы она не выпрыгнула из кареты. – Вы уверены? Ну, если вы не вполне чувствуете себя готовой, оставайтесь в моем доме, пока не…

– Я готова. – Она не глядела на него, а ее лицо было бледным, словно брусок свиного жира. – Пожалуйста, позвольте мне уйти.

Он с неохотой отпустил ее руку, но настоял, что пойдет с ней и позвонит в колокольчик у ворот, а там все объяснит привратнице. Но все это время он чувствовал, как она дрожала словно бланманже. Что это, страх или вполне понятные нервы? Он и сам чувствовал себя немного странно, ведь произошли такие перемены, начало новой жизни, так отличающейся от всего, что было прежде.

Привратница ушла за монахиней, отвечающей за новициаток, новеньких, и оставила их в маленьком дворике возле ворот. Оттуда он видел освещенный солнцем двор с аркадой вдоль дальней стороны, а справа обширный сад и огород. Слева высилось здание больницы, которую содержал орден, а за ним другие монастырские постройки. Место красивое, подумал он, надеясь, что ее страхи рассеятся при виде такого благолепия.

Она всхлипнула. Он встревожился, увидев, что по ее щекам текло что-то, похожее на слезы.

– Джоан, – тихо сказал он и протянул ей свой свежий носовой платок. – Не бойтесь. Если я вам понадоблюсь, пошлите за мной в любое время, и я приеду. И насчет писем я говорил серьезно.

Он хотел добавить что-то еще, но тут вернулась привратница с сестрой Евстасией, которая встретила Джоан с материнской добротой. Кажется, это утешило девушку, потому что она всхлипнула, выпрямилась и, сунув руку в карман, вынула маленький, сложенный квадратик, очевидно, заботливо сохраненный во время поездки.

– J’ai une lettre,[33] – сказала она на неуверенном французском. – Pour Madame le… pour… мать-настоятельница? – еле слышно сказала она. – Мать Хильдегарда?

– Oui?[34] – Сестра Евстасия взяла записку с такой же бережностью, с какой она была отдана.

– Это от… нее, – сказала Джоан Майклу. У нее иссяк запас французских слов. Она по-прежнему не смотрела на него. – От папиной… э-э… жены. Ну, вы знаете. Клэр.

– Господи Иисусе! – выпалил Майкл, заставив привратницу и сестру Евстасию с укором посмотреть на него.