– Надеюсь, в ближайшие дни свадьбы не случится? А то смотри, сейчас обещают, что скоро можно будет даже с четырнадцати лет, а ты уже…

Илья в ответ зарычал и растопырил пальцы (знает, что боюсь щекотки!) И тогда я дернула его за палец тем самым способом. Илья просвистел мимо меня, бухнулся животом на кровать и лежал так несколько секунд. Потом нащупал на покрывале отлетевшие очки. Надел. Сел.

– Вот балда! Мог ведь разбить… Как это ты?

– А вот так…

– Небось, дядя Костя научил?

– Ну, не Танечка же твоя…

– Покажешь?

– Так и быть… Хотя это не мужской прием, а для слабых девушек, к которым лезут всякие громилы…

Дядя Костя, по правде говоря, научил меня и кое-чему еще. Недавно он сказал: “Женя, времена неспокойные, гадов всяких развелось больше, чем требуют нормальные пропорции. Поэтому девочке твоего возраста надо уметь… если кто-то где-то…”

Он как в воду глядел! Вскоре после этого разговора (и обучения) подымалась я на лифте к Люкиной квартире, на седьмой этаж. В последний момент в кабину всунулся одутловатый дядька с небритыми щеками и бледными глазами. “Девочка, ты на какой этаж?” – и нажал кнопку девятого.

– Мне на седьмой!

– А! Ну, тогда так… – и нажал “стоп”.

– Давай поговорим немножко, девочка… – Он положил мне ладони на плечи. Дохнул табачной вонью…

Интересно, что в тот момент я ничуть не испугалась. Сделала все в точности как надо. Он икнул, вытаращил глаза, сел на корточки, замычал. Я нажала кнопку седьмого, выскочила из кабины, сунула назад в дверь руку, надавила “единичку”. Последнее, что увидела – горестно-удивленную и скомканную болью рожу. “Так тебе и надо. С неделю не сможешь думать о девочках, гад…” И еще целую минуту я была спокойна. Постояла, подышала…

А у Люки меня вдруг затрясло.

– Женька, что с тобой?

К счастью, дома оказалась ее мама. Дала мне воды и кинулась звонить в милицию. Судя по всему, там разговаривали неохотно. Иногда Люкина мама оборачивалась ко мне и спрашивала приметы того подонка, потом пересказывала в трубку… Меня, слава Богу, никуда не вызывали, не допрашивали. А то я, пожалуй, нахамила бы им вместо дельных ответов. После прошлогоднего случая с Ильей, у меня отношение к милиции… в общем, такое же, как у него…

Сейчас мы с Ильей больше не устраивали свалок. Посидели рядышком, вместе поразглядывали книгу. Я открыла картинку с Томом Берингом, рассказала про Стасика. Илья покивал понимающе.

– Знаешь, Женюра, я, кажется тоже был такой же в том возрасте. Посмотри на снимки, поймешь…

– Пожалуй… только темный и очкатый.

– Я не про очки, а про суть…

Мама позвала нас на кухню пить чай. И мы стали пить – Илья и мама с тортом, а я – с любимыми бутербродами, на которых помидоры, майонез и шпроты. Но хотя они и любимые, а обычного удовольствия не было. Какая-то вялость навалилась на меня и ныли мышцы – так иногда бывает перед гриппом. Неужели подхватила вирус? Нет, наверно, просто устала за день.

Я сказала “спасибо, пойду посижу, прочитаю”. Ушла к себе. Задернула занавес, включила лампу. В свете ее по-лимонному зажелтел прицепленный к шторе кленовый лист. Я сняла его.

– Теперь у тебя будет постоянный дом.

Положила лист в книгу – там, где начинался “Гнев отца”. Написала на нем синим фломастером: “23 августа…” и поставила год. Закрыла книгу, чтобы лист расправился, прилегла на нее щекой… И вот тогда случилось это …

Я ничего не поняла, хотя знала, что когда-нибудь обязательно случится. Тянущая душу боль и… все остальное…

– Ма-ма…

Она прибежала, сразу все поняла.

– Ну что ты, Женечка, ничего страшного. Я же тебе говорила… – Принялась возиться со мной, скоро стало легче. Но я плакала (а Илья притих на кухне).